Враждебный портной

«Поедешь, Жора, в Армению, – ласково потрепал его по лысеющей голове Зиновий Карлович, – будешь возделывать среди камней свой сад».

«А вы куда? – покосился на него Жорка. – Что вы будете возделывать?»

«Ничего, – ответил Зиновий Карлович, – я свой сад давно возделал, и он, можно сказать, отшумел ветвями, полными плодов и листьев. Кстати, Порфиша, что брать с собой? Моя мать в двадцать первом, когда мы бежали из Саратова в Астрахань, прятала в исподнем десять золотых десяток и три серебряных ножа для обрезания. Ее отец был раввином».

«В двадцать первом? – недоверчиво переспросил Жорка. – Из Саратова в Астрахань? И никто на нее не покусился?»

«Было дело, – признал Зиновий Карлович. – Чекист в Царицыне приговорил ее к изнасилованию и расстрелу, как махновскую шпионку».

«Откупилась? – предположил Жорка. – Тряхнула исподним золотишком?»

«Он оказался, как и большинство чекистов, евреем, – продолжил Зиновий Карлович, – а потому правильно отреагировал на ножи для обрезания. Он даже дал матери какой-то мандат, кажется, на беспрепятственное получение кипятка на станциях. Неужели, – повернулся к Порфирию Диевичу, – побежим голые и голодные, как иудеи из Египта?»

«Надо дождаться пенсии, – сказал Порфирий Диевич, – все продать, рубль продержится почти до конца восьмидесятых, взять дачу под Москвой и не зевать, если кто из соседей будет продавать дома с участками. Это самое простое и надежное. Потом вернется сторицей. С золотом, – покачал головой, – много хлопот. Да и опасно в нашем возрасте с ним вязаться».

«А тряхнуть стариной? – подмигнул ему Зиновий Карлович. – Помнишь мой ресторан „У Зямы“ в Астрахани, куда ты поставлял дичь? Уток, да?»

«Уток, гусей, вальдшнепов, фазанов и перепелок, – уточнил Порфирий Диеевич. – Ты мне тогда сильно недоплачивал, Зяма».

«Угар нэпа, – мечтательно посмотрел вдаль Зиновий Карлович, где сквозь просветы в желтеющих виноградных листьях среди темных гроздей то появлялись, то исчезали иные – божественные – гроздья небесных звезд. – Вспомни, какие тогда были налоги».

«Без вариантов, Зяма, – посмотрел на часы Порфирий Диевич. – Пора заканчивать. Все будет по-другому».

«Может, уточнишь? – раздал карты Зиновий Карлович. – Ты меня огорчил насчет золотишка. Не было такого времени, чтобы оно, как в футболе, оказалось вне игры».

«Все реже ловится, – покачал головой Порфирий Диевич. – Звук какой-то… Как из преисподней. Или у меня что-то с головой, ничего не могу разобрать».

«А ты попробуй… с ним, – кивнул на Диму Зиновий Карлович. – Он твой внук, свежее непуганое ухо. Вдруг сработает?»

«Я пробовал, – Порфирий Диевич обхватил Диму за плечи, прижал к себе. – Пока нет. Может, позже, когда подрастет. Все логично… – замолчал, покосившись на внимательно прислушивавшегося к разговору Жорку. – Последний сеанс – выходное пособие. Сколько можно играть в эти… тихие игры?»

«Это что… книга? Последний круг, – объявил, тасуя карты, Жорка. – Вы говорите о какой-то книге, как называется?»

«Капитал», – сказал Зиновий Карлович, – она называется «,Капитал“». Вечная книга, такая же, как Библия».

«Последний круг», – подтвердил, снова посмотрев на часы, Порфирий Диевич.

«Мы его доиграем, – поставил точку Зиновий Карлович, – а последним капиталом, – весело подмигнул Диме, – распорядишься ты, дружок!»

Глава седьмая Сухопутные люди

1

Ираида Порфирьевна позвонила, когда Каргин в супермаркете «Азбука вкуса» на Кутузовском проспекте делал нелегкий выбор между кемеровской водкой «Белуга», французским кальвадосом «Дофин» и неизвестным ему напитком под названием «Полугар». Из текста на наклейке явствовало, что тридцативосьмиградусный «Полугар» – истинная русская водка, добытая в результате перегонки (методом самогона), не имеющая ничего общего с тем суррогатом (разведенный водой химический спирт), которую пьет Россия со времени сталинской водочной монополии, то есть с начала тридцатых годов прошлого века. Информация, естественно, подавалась корректно и почти что наукообразно. Всем хороша была бутылка с длинной гусиной шеей, но Каргину не нравилось слово «Полугар». Оно было похоже на «перегар». Психолингвистический намек сигнализировал о физиологической мерзости пьянства. Отвратительно, как дракону (если, конечно, драконы злоупотребляют), дышать перегаром. Невыносимо общаться с человеком, от которого разит перегаром, пусть даже полу. То есть водка своим названием опосредованно отрицала саму себя.

Каргин твердо решил взять «Полугар». Хотя цена не просто кусалась, а рвала бумажник, как сорвавшийся с цепи лютый кобель, в клочья. Это была водка со смыслом, а человек, собственно, для того и пьет, чтобы скрытые в нем смыслы распустились, как белые лилии в пруду. Креатив рекламных менеджеров был на уровне. Это была адресная водка для образованных и состоятельных людей.