Вразнос

Снова началась рутина — папки, компьютер, фальшивые улыбки, стеллажи. Снова — офис — и надежды на звонок и скука, или — все тело болит и крутит после бессонной ночи. И никому не говори, не жалуйся — сама на себя все навлекаешь. …Но надо, надо все это упаковать — в нормальный офисный день, не выбиться, не сбиться.

Босс притащил на работу ребенка. Тонкий, седой, с мелкими чертами лица, с таким же мягким, бабьим выражением лица, как у Пола Маккартни. Пол трогает маленький сопливый кулечек — свою донюшку — смотрит на нас с радостью новообращенного наркомана, который открыл, что апельсин — оранжевый, а узоры на ковре смешно шевелятся, а все мы — вечные и не умрем.

Это — его первый ребенок. Родилась в день, когда ему исполнилось пятьдесят. Не первый раз ее вижу. До того — каждый день — у Пола на скринсейвере. Зоя, дочка, нежное солнышко.

Рядом с коляской стоит жена, Варечка. Варечке под сорок, чуть старше меня. Пол у нее второй муж. Зоя — второй ребенок. Варечка бодра. Для сохранения сил, небось, прыгает через скакалку и обливается, как ее бабушка в 1920 году. А мы тут, дуры: амфетамины, химия…

Пол наконец насмотрелся, укладывает тючок в колясочку, подталкивает Варечку — «ну, идите уж». И взор его гаснет. Мягкость уходит. Остается железная решимость… Я опять ухожу биться головой о железные стеллажи. Я — мелкая сошка, мелкая, развратная, не спящая ночами сошка, и за свои копейки я должна быть предана фирме, толкать колесики, нажимать кнопочки, видимо не скучать, улыбаться… А конечный продукт фирмы, после всех налогов на чувства — это колясочка для Зои.

…Дети — радость, дети — счастье… Какие-то другие дети? Дети от неизвестных пап и мам, не от Сашечки?.. Странно, что люди еще соглашаются их рожать.

Им все равно, отчего я не сплю ночами. Бессонница, вечеринки, любовники. Им все равно. Это мое дело. Никому не говори, не жалуйся — сама хотела. Колесики должны крутиться. Тик-тик.

* * *

…Нежная моя Настенька, мякнущая, теряющая там, в Лондоне, сначала гласные, потом согласные, покрывающаяся галькой — как тогда, в Турции, галька лежала на ее животике, на море! — нежная моя подруга звонит и говорит:

— Оля, неужели ты — никогда?! Подумай! Ведь так было бы славно! Почему бы тебе не завести ребенка. Неужели ты никогда не заведешь ребенка. Подумай, как было бы прекрасно!

Прелестная картинка — мы, с ворохами свежих кружев, под осенними деревьями, слегка закинутые, но чуть-чуть, чтоб только листья кружились веселее, и наши хиппарские (но купающиеся во всем необходимом) дети кружатся вокруг. У твоего такие же губы «чупочка, чапочка», внимательные бровки, маленькие ручки, моя девочка — черноглазая, и ресницы смялись, и глазки умные… Где-то я видела такие глазки.

— Нет. И ты — не думай! У тебя же порушится весь лайф-стайл! Ты с ума сошла! Мечтать — мечтай, но… ты же не всерьез?

— А ты?.. Подуумай!

Я подумаю. Почему бы не подумать? Посмотри на Макса в магазине, как он каменеет, когда дорогу ему подрезает какой-нибудь беспечный карапуз! Для Макса дети — летающие головешки, ракеты, издающие непрерывный вой.

— Ну, это он просто пугает! А вот увидит своего!..

— Хорошо, — не спорю. — Конечно-конечно! Когда-нибудь!.. Только пока ничего не делай!

Как будто я могу среди ночи, хлопнув дверью, побежать в ночной магазин — и принести, запыхавшись, сопливый кулечек с Максовыми сонными и умными глазками! И с Макса в одно мгновенье счистится скорлупа, он выйдет новенький, с этим мягким, бабьим, лучистым взглядом, как Пол!

…Уж если б я принесла кулечек среди ночи — чьи б у него были глазки? Угадай, чьи?

25. ПИРОГИ НА СОДЕ

Сегодня готовит строгая Джейн, Сашечкина Джейн. Карие глазки и упрямый носик. Она ходит, как ежик, пофыркивает — то того не найти, то сего — но справляется на славу. Скоро пирог будет готов! Между кухней и гостиной ходят туда-сюда, в ожидании — Вася, Петя, Сашечка. Ну и и тетю Олю пригласили — да что там, она сама, как кошка, напросилась.

Сашечку прорывает: он, как Огневушка-Поскакушка, охватывает все искрами, опоясывает огнем. Его девочка готовит! На него любо посмотреть. Он цап кусочек у нее из-под руки… А она на него полотенцем — да поди ты! Не готово! А он под руку ей: Не готово? Правда, что ли? — и в глазки ей насмешливо заглядывает.

Но она строга. У нее, опытной 22-летней девочки, он уже третий! Третий! Ему смешно. Сотни женщин всех мастей научили его и как воровать пироги из-под руки.

Придвигаю пирог, вздыхаю: ох, надо есть, Джейн готовила. Сашечкина Джейн. Просто серая мышка. И еще с претензиями! Но — его выбор!.. Ну и какие у них тут пироги-то? Все на соде, нет чтоб наш — пухлый, дрожжевой, с корочкой!

Сашечка за всех целует хозяюшку… и в правую щеку… и в левую. И вот уже у хозяюшки и щеки разгорелись, глазки затуманились! От вина или от Сашечкиных поцелуев? Сашечка ее приобнимает, вертит, крутит ее, притопывает — эх, эх, жги, жги! Задирает рубашку и скачет козлом — раскачался, ах, зачем!

Эх, загорелось, зажглось, она пьяна и весела, — серой уточкой плывет налево, белой лебедушкой направо!