Вред любви очевиден

Дорога от посёлка до кладбища была прямой, а начиная с кладбища, круто петляла, пока не выводила человека к заветной цели, к Щучьему озеру, – с новыми силами обгадить природу. Все обочины этого этапа дороги были засыпаны мелкой стеклянной крошкой: пьяные водители разбивались каждые выходные. А ведь их будто предупреждали, разместив в середине пути кладбище, однако напрасно – пока дурная сила не вытекала с кровью, будущий покойник лютовал, рвался куда-то, может, увидеть родимый град Китеж… Под кладбищенскими соснами и елями лежали непростые тела. Писатели, театроведы, архитекторы, музыканты. Известные люди тоже умирают, приятно. Любой из них прожил жизнь, полную несчастий и склок, но в избранных горел огонь, плавящий жизнь, сгорающей в дух, и тот, кто знает об этом, никогда не избавится от мысли, что бессмертие выдумать невозможно. Праведники здесь покоились рядом с мерзавцами, верующие – с безбожниками, доносчики – с теми, на кого доносили они. Выбирать соседей – привилегия жизни… Ира Голубева шарила фонариком по могилкам, отыскивая балерину Вечеслову, когда к воротам медленно подкатил «форд» и оттуда выпрыгнул протрезвевший от раскаяния Олег Волькенштейн. Она позволила ему кричать смешное чужое имя, а потом жалобно завыла, укрывшись за могучей стелой композитора Выдрикова.

– Ты меня простила? Господи, ноги не держат от ужаса. Я думал, ты вернёшься. Жду, жду, задремал даже… а тебя нет и нет. Зачем ты пошла? Ты что, каждую прихоть пьяного дурака будешь выполнять?

– Я хотела… доказать тебе. Доказать тебе, понятно? – ответила девушка, с радостью чувствуя, что получилось заплакать по собственной воле, значит, тело слушалось, выполняло приказы.

Такая маленькая, дрожащая. Гладить, целовать её было приятно, Олег всегда любил маленьких, нежных. Ощутимо теплело, начинало светать, и становилось ясно, что день будет прекрасен. Они расположились на просторной скамейке театроведа Гриневича, и от выпитого и пережитого Олег и не распознал, как ловко и проворно доставляется его небольшому изящному фаллосу знакомое блаженство.

Через полтора месяца, выпустив испанскую премьеру, Олег вернулся в Петербург и женился на Снежане, которая в качестве приданого рассказала о себе то, что возможно было рассказать. Она понравилась Анне Марковне и сумела внятно объяснить Горькушке, что с нею придётся считаться.

Через неделю после свадьбы, ночью, по дороге со Щучьего озера, нетрезвый Олег не вписался в поворот. Он умер сразу, сидевшая рядом Эльга – через девять дней. Марина Кириллова сломала обе руки и нос. Мертвецки пьяный Горькушка не пострадал вообще.

Ира Голубева, в замужестве Волькенштейн, в ту ночь осталась дома – Анна Марковна не любила спать на даче одна.

Санкт-Петербург, 2006

Дневник

2005 год

Июля 5 число

Комарово, 1-я Дачная улица, дом 30

На часах 00:01

На весах 101,7

Дисциплина: иного пути нет. Иначе я снова превращусь в бедную Танечку и стану плакать, петь и глотать скверный алкоголь. Мне сорок шесть лет, а я, награждённая природой сверх меры, соизволила изрядно расшатать здоровье и психику. Всё время с весны 2003 года по лето 2005 года можно считать стрессовым: но я выбираюсь, я карабкаюсь. Уже тысячи людей прочли мою книгу и, как я и мечтала, содрогнулись вместе со мной – вместо меня. Я люблю это своё больное дитя, я всегда знала, что это должна быть первая по воплощению, злая, вредная, горячая и прекрасная книга. Она будет жить – но мне надо идти дальше.

Я решила писать дневник каждый день, если получится – сразу после полуночи. Моё богатство – время, не знаю, сколько, но чувствую – оно у меня есть. Хранители увели меня сюда, в старенький оранжевый домик, в загробную комаровскую жизнь – хотят спрятать, зарыть среди старых вещей, в чистеньком пространстве с райским садиком, который каждый день пестует хозяюшка, Галина Михайловна, бывший палеоботаник. Это верно – меня надо прятать до поры. Я ужасно беззащитна была долгое время, из-за упрямого чувства, обнажавшего душу. Теперь на повестке дня полное владение собой и своими «средствами». Я не пью, не ем сахара и картошки, строго отношусь к продуктам питания: важно, из чего будем строить новое тело. А мне, по моим делам, нужно новое тело, без этой всей венерианской роскоши – лёгкое, необременительное, здоровое, чистое, звонкое. Революция произошла, и в государстве «Я» воцарился разум. Наконец. Сколько же он натерпелся за все годы странствий моих, с гневом и тоской глядя, как я рвусь за пределы в поисках Другого.

Я не отвергаю прошлого, и совесть моя покойна – я любила, и никто не был из-за меня несчастен. Старалась. В любой печали, в загуле (да какие там у меня «загулы»! смех один) помнила семью, работала, писала. Но сколько сил потрачено на дохлые человеческие проекты! Вот мы и вернулись к себе. Так теперь и будем жить.