Вредная привычка жить

    – Затем, что, возможно, замок придется ломать.

    – Не надо ничего ломать, – сказала я. – Солька, помнишь, мне в институте на двадцать лет подарили красивую коробочку со связкой отмычек, там еще написано было: «Чтобы ты могла открыть любое сердце».

    – Конечно, помню, а где они сейчас?

    – У моей мамы остались, где-то на антресолях пылятся, сходим и возьмем.

    Солька сморщила нос.

    – А может, не надо к твоей маме? – заныла она.

    – Придется, тут уж ничего не поделаешь.

    – Нас посадят, вот увидите, нас посадят! – забегала Альжбетка по комнате.

    – Ты еще недавно говорила, что за миллион долларов на все пойдешь, – напомнила Солька подруге ее заверения.

    Альжбетка остановилась, спокойно подошла к дивану, села и сказала:

    – Думаю, заехать к Анькиной маме в восемь – будет в самый раз. Завтра попрошу без опозданий!

Глава 18

    Вот она я… А вот они Потугины

    День начался суматошно. Воронцов решил предстать перед сотрудниками фирмы, со всеми познакомиться и собрать небольшое совещание, дабы проконтролировать, кто как работает, и узнать, не собирается ли поезд под названием «Ланди» сойти с рельсов.

    Я еще с утра хотела поговорить с Виктором Ивановичем по поводу трехдневных отгулов. Интуиция подсказывала, что надо торопиться, но совещание нарушило мои планы, и я терпеливо сидела за своим столом в ожидании конца этого затянувшегося мероприятия. К одиннадцати часам наконец-то все разошлись по своим кабинетам, а я, окрыленная, влетела в кабинет Воронцова.

    – Мне нужно поговорить с вами, – сказала я, выпячивая на передний план свой бесподобный макияж.

    Траур по прежнему начальнику я досрочно закончила вчера.

    – Не сейчас, я уезжаю.

    – Нет, именно сейчас, это вопрос жизни и смерти!

    – Чьей?

    – Моей!

    – Тогда это подождет, я даже не знаю, что лучше – когда ты жива или мертва, мне надо подумать об этом. Я вернусь, и мы поговорим.

    – А когда вы вернетесь?

    – Через пару часов.

    Я топнула ногой и отправилась в бухгалтерию. Воронцов наконец-то подписал приказы, и я потащила их на первый этаж.

    Девчонки рассказывали последние сплетни, и я, тактично развесив уши, стала впитывать информацию.

    – Мне Надька со склада сказала, что Гребчук новую машину покупает, в кредит, вроде бы Селезнев до своей кончины все бумаги подписал… – рассказывала Зиночка.

    – А Крошкин вокруг директрисы круги нарезает, видели? Ань, что у них там? – спросила Лариска.

    – Их сердца бьются в унисон, их глаза, встречаясь, преображаются, а обручальные кольца в соседнем магазине вздрагивают каждый раз, когда их руки сплетаются, и…

    – Хватит, хватит этой пошлятины, – запротестовала Виктория Сергеевна, непонятно что делающая в бухгалтерии, – ты зачем пришла-то?

    – Приказы Воронцов подписал.

    – Давай их сюда.

    Виктория Сергеевна протянула руку, и я увидела на ее запястье огромный синяк. Я отвела взгляд, чтобы мой интерес остался незамеченным. Через секунду рукав сполз вниз, и синяк вновь был благополучно спрятан под манжетой.

    – Расскажи еще что-нибудь, – попросила Зинка. – Как там Воронцов-то, я бы, девчонки, с ним – ух…

    – Что «ух», сиди и не лезь, Воронцов – не твоего полета птица, – сказала недовольная Лариска.

    Ну никакого уважения у девчонки к памяти погибшего любовника, уже, небось, губы и на Воронцова раскатала.

    – А он к тебе приставал? – спросила Зинка.

    – Было дело…

    – Я это слушать отказываюсь, – грозно сказала Виктория Сергеевна и вышла из кабинета.

    – А ты? – не обращая внимания на уход Ломакиной, спросила Зинка.

    Я пожала плечом, мысленно рассуждая – то ли наврать, что «все случилось», то ли сбрехнуть, что я была неприступной.

    – А я пока в раздумьях, – ответила я нейтрально.

    – Ты что, – возмутилась Лариска, – он такой мужик!

    – Мне Носиков сказал, – затараторила Зиночка, – что у нашего нового начальника целая сеть фирм, занимающихся перевозками, и еще – что он раньше крутым бандитом был, у него на спине, на лопатке, татуировка – какая-то птица, разбивающаяся о камни, и он еще перстень носит в память о своей прошлой жизни.

    – Что за перстень? – спросила Лариска.

    – Не знаю, не видела… с черным камнем.

    – Да не носит он никакого перстня, – вмешалась я в разговор. – А откуда Носиков все это знает?

    – А Леонид Ефимович как-то в баню ходил с Селезневым, давно это было, а там вроде и Воронцов был.

    Я вспомнила, что Крошкин вчера был приглашен Любовью Григорьевной на кофе, и поспешила к себе узнать, какие там новости на интимном фронте.

    Любовь Григорьевна, оказывается, тоже жаждала разговора. Увидев мой светлый образ на пороге, она затолкала меня к себе в кабинет, прикрыла дверь и стала нервно перебирать бумаги на столе.

    Затем она обернулась и спросила:

    – А когда уже можно? Ну… когда уже прилично?

    – Вы что имеете в виду? – поинтересовалась я, прекрасно понимая, о чем идет речь.

    Просто я не могла отказать себе в удовольствии видеть смущение на лице влюбленной женщины. Это говорило мне о том, что Земля все еще вертится и на ней все еще случаются милые глупости.

    – Мы выпили кофе, и потом наступила пауза, – нервно сказала Любовь Григорьевна.