Вредность не порок

– Вы же сами сказали молчать… – отозвалась Надежда и сделала это, на мой взгляд, весьма напрасно. Это только в кино хороши всяческие разговоры и пояснения, когда на три слова приходится два выстрела и без краткого содержания никак не обойтись. Сейчас все происходило взаправду, и тот, кто стоял за нашими спинами, вдруг схватил Надежду за шею и с чувством приложил ее головой о ближайший забор.

Я инстинктивно дернулась, потому что бездействовать в подобных обстоятельствах не в моих правилах, однако стоящий впереди детина в линялых джинсах ловко извлек из-за пояса пистолет и весело сказал:

– Но, прими!

«Что я ему, лошадь?» – приуныла я, одновременно с грустью соображая, где слышала его голос. Почти сразу же меня осенило: все та же «Магия», чтоб ее черти взорвали. Этот горилла в облезлых джинсах танцевал в ресторане с Иркой, следовательно, за спиной должен находиться лысый и ушастый. Мое открытие в одно мгновение сделало наше существование серым и совершенно безрадостным. Пока Надежда, держась за щеку и охая, возвращалась в вертикальное положение, горилла спросил:

– Где твой хахаль?

Вопрос явно относился ко мне, торопливо сглотнув и едва не отсалютовав по-пионерски, я выпалила:

– Если вы спрашиваете о том, с кем мы ушли позавчера из «Магии», то наверняка я сказать не могу. Но в тот вечер он сказал, что завтра уезжает в Москву. А завтра было вчера, следовательно, сегодня он уже в Москве.

Или в Подмосковье.

Горилла умилился и чуть не пустил слезу. У меня было чувство, что сейчас он погладит меня по головке, до того его проняла моя откровенность.

– Что за девочка, – радостно оскалился он, – просто чудо! Все рассказала или еще что-нибудь знаешь?

– Про что? – сплоховала я и тут же получила сзади по загривку.

– Про все. Сюда с вами их трое приехало? – я кивнула. – Потом они с вами всю ночь были?

– Да!

– Точно?

– Точно! – Я вложила в голос всю честность, на какую была способна.

Воцарилось недолгое молчание, потом за нашими спинами произошло движение, и я на всякий случай втянула голову в плечи. Стоявший сзади подал голос, и я вновь убедилась, что у меня хорошая память на голоса.

Это был Ушастый:

– Ну ладно, в натуре, гуляйте пока. Только языки заткните подальше, а то не ровен час…

В этот момент я зажмурилась, желая проверить, не сон ли это, а когда открыла глаза, передо мной никого не было. Я оглянулась. Ни Ушастого, ни «жигуля». Покосившись на подругу, я поняла, что все это время она простояла с закрытыми глазами.

– Надь, – позвала я, тронув ее за рукав, – ты в порядке?

Надька всхлипнула и вдруг заплакала, я обняла ее за плечи и вздохнула:

– Все, они ушли…

Она кивнула и открыла глаза:

– Больно…

Левая щека ее была ободрана, и похоже, что без здоровенного синяка здесь не обойтись. Пока я с сочувствием разглядывала ее тяжкие телесные повреждения, Надька перестала ныть и полюбопытствовала:

– А зачем ты им соврала, что мы втроем из «Магии» приехали? И что они всю ночь рядом были? Откуда ты можешь это знать наверняка, ты же дрыхла?

– Ты бы хотела, чтобы я этим козлам все детали описывала? Тебе здесь стоять понравилось? Если хочешь, попробуй их догнать и рассказать всю правду полностью.

– Единственное, чего я хочу, так это больше никогда с ними не встречаться. А если такое, не приведи господи, случится, чтобы у них не было никаких претензий за неточные сведения.

Постояв еще немного, мы осторожненько вышли из проулка, огляделись и, не сговариваясь, бегом рванули по домам.

Я заварила чай, нарезала хлеб, вытащила из холодильника кусок колбасы и уселась за стол. В горнице никого не было, ужина тоже, Где находился Стас, неизвестно, бабку, поднимаясь по лестнице, я увидела в саду. Не знаю, что она там делала в темноте, спрашивать я, конечно, не пошла. Пожевав в гордом одиночестве, я допила чай, потом сполоснула кружку, убрала колбасу и ушла в свою комнату. Наконец я смогла переодеться, ближе к вечеру стало холодать, и в одном халатике я замерзла.

С удовольствием натянув мягкий пушистый свитер, я сладко потянулась, подумав, что неплохо было бы завалиться в кровать, но Ефим придет за коробкой, так что смысла ложиться все равно нет. Чтобы не трястись от страха, заново переживая неожиданную встречу, я решила, пока есть время, навести порядок в своем письменном столе. Давно собиралась этим заняться, да все не доходили руки.

Перетряхнув пару ящиков, я посмотрела на часы, прикидывая, сколько еще ждать. Не терпелось поделиться с Ефимом всеми ужасами сегодняшнего дня, к тому же давным-давно пора меня кому-нибудь пожалеть. Глядя в окошко, я задумалась, машинально перевела взгляд на пол и вдруг почувствовала какое-то смутное беспокойство.

Оно нарастало, хотя я никак не могла сообразить, в чем дело, встала и подошла к окну. Наконец поняла. Пол был чист. Конечно, не сам этот факт меня обеспокоил, это как раз было совсем неплохо, плохо было другое: на чистом полу не было моего грязного свитера и джинсов.