Времена года

Весь день после обеда и весь вечер капитан просидел в задумчивости, ожидая, пока на противоположном берегу реки, где располагался полевой аэродром противника, не загорятся сигнальные огни. Капитан по опыту знал, что вскоре после этого русские обычно прекращают огонь и делают небольшую передышку. Огни зажглись около двух часов ночи.

Однако ради большей безопасности, прежде чем выслать разведывательный дозор на безымянную высоту, поросшую белоствольными березами и укутанную глубоким снегом, капитан выждал несколько минут. И только тогда, когда в темном небе послышалось глухое монотонное жужжание русского самолета, капитан приказал прапорщику, возглавлявшему дозор, отправляться в путь.

Безымянная высота была важным тактическим пунктом, который не только господствовал над окружающей местностью, но и отрезал путь к реке с севера. В течение осени она много раз переходила из рук в руки. Вот уже несколько недель, как высота эта находилась на ничейной земле, и взбираться на нее отваживались только разведчики.

От Матэ не ускользнуло выражение лица капитана, когда тот, стоя перед входом в землянку, смотрел вслед почти бесшумно удалявшимся на лыжах разведчикам. В тот момент капитан уже не владел своим лицом: выражение страдания и жалости застыло на нем. В душе все жалели разведчиков, а особенно самих себя. Успех операции зависел от того, заметят ли их русские в течение первых пяти минут пути или не заметят. Все, в том числе и капитан, тешили себя надеждой, что не заметят, хотя в глубине души каждый был уверен, что и этим солдатам суждено умереть на этой высоте.

Капитан сидел, уронив голову на стол, и думал: «Погибнут и эти, бедняги!» На миг он мысленно увидел перед собой сразу всех вытянувшихся по стойке «смирно» прапорщиков, которым он до этого приказывал разведать эту высоту. У всех были одинаковые лица, суровые и испуганные.

Первый разведчик пришел к капитану из штаба в воскресенье перед самым рождеством. Он пришел один. На лице выражение озабоченности, но отнюдь не страха. В ту же ночь капитан послал его на эту проклятую высоту. Не прошло и двадцати минут, как прапорщик выпустил в небо одну за другой две красные ракеты, сигнализируя о том, что он в опасности.

На следующий день труп разведчика нашли у подножия высоты в развороченной яме. Обмундирование порвано, лицо в синяках. Видимо, он катился сверху метров пятнадцать. Когда труп осмотрели, то увидели, что одна пуля попала прапорщику в спину, другая — в ягодицу.

Капитан написал донесение в штаб, в котором говорилось, что «заместитель командира взвода Петер Кали пал смертью храбрых».

Второго разведчика привез из села на вездеходе сам подполковник. Во вторую ночь рождества прапорщик повел на высоту усиленный разведывательный дозор, к которому присоединились еще двое гитлеровцев. Почти на вершине высоты дозор неожиданно столкнулся с русским дозором. Русские открыли по ним сильный огонь. Прапорщик оказался не робкого десятка и решил не отступать.

Гитлеровцы начали бросать в русских гранаты. Одна из гранат разорвалась недалеко от прапорщика и ранила его. Он заорал как сумасшедший. Гитлеровцы бросились бежать вниз, увлекая за собой весь дозор. Только оказавшись у подножия высоты, они заметили, что прапорщика с ними нет.

Третий разведчик погиб, как и первый. В отчаянии он выстрелил подряд две красные ракеты. Подразделение подняли по тревоге. Сидевший в траншее унтер-офицер из запасников заплакал: «Две красные ракеты, значит, он натолкнулся на противника!»

Погода в ту ночь была отвратительная: беспрестанно валил густой снег. Стали подниматься по склону высоты. Откуда-то издалека слышались стрельба и крики. Когда добрались до вершины, там не оказалось ни души. Разведчик исчез, словно сквозь землю провалился.

Позицию у реки подразделения батальона занимали уже третью неделю. За это время батальон понес у этой проклятой высотки большие потери: двадцать два человека были убиты, двенадцать ранены, семеро пропали без вести, десять получили тяжелые обморожения, семеро серьезно заболели.

«Боже мой, а ведь я ничего не могу поделать!» — с горечью думал капитан, положив голову на стол. Сегодня, направляя на высоту новый дозор, капитан в душе поклялся, что если и четвертый прапорщик погибнет, то завтра ночью он сам пойдет туда. В то же время капитан понимал, что клятва его не имеет никакого значения и дал он ее себе только для того, чтобы немного успокоить собственную душу, так как за все эти три недели он не сделал ничего полезного. Так уж, по крайней мере, рискнуть своей жизнью, которая, собственно, никого и не интересует.

— Если бы удалось привести хоть одного «языка», — печально произнес капитан.

Матэ как раз распаковал посылочку и начал есть печенье.

— Тогда лучше будет? — поинтересовался он.

— Подполковник хоть будет доволен.

— Очень трудно взять «языка» у русских, — заметил Матэ, прожевывая печенье. — На прошлой неделе мы видели трех русских солдат за рекой. Ветер раздул у одного из них полы маскхалата, и мы их заметили. Но пока сообразили, что нам нужно делать, — их и след простыл.