Горячий шепот коснулся моего уха, но меня хватило лишь на полустон-полувсхлип. Словно утопая в этой сладкой муке, я цеплялся руками за крепкие плечи и со слезами на глазах лишь молил о том, чтобы Давид продолжал вбиваться в меня и любить так сильно, как только может. Я впервые чувствовал себя так хорошо с мужчиной и впервые не стеснялся своих желаний, полностью вверяя себя в чужие руки.
Не представляю, сколько времени мы провели так вместе, наслаждаясь друг другом и лаская наши тела, но как мне казалось, любовник ушел перед рассветом, попрощавшись и пообещав еще вернуться. Изнеможденный, я едва мог ему ответить и, проснувшись даже позже обычного, спустился к завтраку почти в обед.
Мне казалось, что весь мир преобразился новыми красками, а события прошедшей ночи то и дело маячили в голове, заставляя меня выпадать из реальности.
— Мне пришлось гнать его из своей спальни чуть ли не ссаными тряпками, братик. Это не человек, а чертов кабель, пускай и хорош собой.
Не совсем понимая, о чем говорит сестра, я попытался сосредоточиться на ее словах.
— Подожди, а что он делал в твоей спальне?
— Как что?! Ты сам его послал выбраться через мой балкон, чтобы Каин не увидел, что ты любовника в дом привел.
— Н-нет… Да и какая дяде разница, кого я к себе вожу?
Растерянно посмотрев на Софи, я ощущал, как розовая пелена постепенно спадает с моих глаз. Девушка отвернулась к окну.
— Дурой жила, дурой и помру…
— Софи, что случилось? Он что-то сделал?
Надеясь на то, что все услышанное ранее было лишь ошибкой или какой-то странной шуткой сестры, я прикоснулся к ее ладони и ощутил, как она дрожит.
— Он… пришел ко мне в спальню под этим предлогом ночью. Я не успела крепко уснуть и потому услышала. Спрятала его в шкафу от Каина. Когда Давид попытался меня схватить и зажать там, достала трость и клинок, только этим получилось выгнать.
По моей спине прошел холодок, а эмоции схлынули, словно омытые ледяной водой. Я видел, как сильно Софи нервничает и спрятав свои чувства на замок, заставил себя помочь ей и поддержать.
Время, чтобы снова вернуться к ним, появилось лишь после отъезда Мома, что разбередило еще одну старую рану. Попрощавшись с Каином, я вернулся в свою спальню и, едва вздохнув, ощутил запах пряностей и сандала. Бессильная злоба и ненависть к самому себе единым потоком обрушились на меня, заставляя упасть на колени и кричать, что было сил, заглушая себя скомканной кофтой. Я снова поверил и меня снова предали, и все, что мне оставалось, лишь корить себя за глупость и наивность, в который раз проклиная судьбу за то, кто я есть.
В истерике, во всепоглощающем безумии я разорвал все свои блокноты со стихами, выкинув остатки в камин. Зеркало на стене отразило мои всклоченные волосы, лихорадочный взгляд и засосы на шее, что заставило меня уничтожить все отражения в комнате. Я был противен самому себе до такой степени, что хотелось содрать кожу и тоже сжечь ее, избавиться от себя, стать другим человеком или стереть свою память подчистую. Впервые я жалел, дико жалел, что Мом не убил меня еще тогда в спальне, где я, напившись, лежал под ним, едва сдерживая стон от порезов острым клинком. На грани сознания промелькнула шальная мысль, поехать за ним в эту чертову деревню и умолять на коленях о смерти, лишь бы не испытывать такой адский стыд за свое существование.
Обессилев, я сел у постели и лишь тихо выл, надеясь потерять-таки остаток разума, избавившись от такой страшной обузы, как я сам.
Когда чувств не осталось, все, что я смог, лишь поклясться себе: больше никогда и никого не любить, надеясь провести остаток жизни в одиночестве, забытый, словно меня никогда не существовало в этой семье.
Дополнительная глава. Взгляд в бездну