Парень втянул голову в плечи и боязно на меня посмотрел. Мне показалось, что мои нервы натянулись, словно гитарная струна.
— Я ведь и сама могу посмотреть, мне не сложно.
Сощурившись, я в упор глянула на брата и тот, вздрогнув, вцепился в подол моего платья. Робким и ломким голосом он попытался что-то сказать, но у него не вышло, вместо этого он пальцем очертил в воздухе круг и показал в сторону маминой спальни.
— Она попросила тебя перевернуться?
— Да.
— Но в кого?
Выдохнув, Васька показал пальцами рога на голове.
— В демона?
— Да.
Сжав в руках полотенце, я чуть не задохнулась от накативших на меня злости и отчаяния. Глаза защипало, и волнение последних дней окатило меня с новой силой, как ледяной прилив.
— Сколько же ты сил у нее забрал…
— Прости.
Не сдержавшись, я дала брату пощечину, не в силах совладать с собой.
— Не смей извиняться передо мной! Ты знал, как ей плохо, и все равно украл ее силы! Чудовище, высасывающее ее жизнь, ты права не имел так поступать!
Мой крик сошел на рыдание, сколько бы я не пыталась, я не могла успокоиться, даже несмотря на страх потревожить Марью, но, всхлипнув в очередной раз, сквозь пелену слез я увидела, как Васька в ужасе смотрит на меня. Попятившись, он зажал покрасневшую щеку и, виновато опустив глаза, попытался спрятаться от меня. Запоздало я поняла, что ему наговорила и как больно это ударило по брату.
— Стой!
Поймав ускользающего к дверям парня, я крепко обняла его, расплакавшись с новой силой. К страху и беспомощности примешалось огромное море стыда.
— Извини, прости-прости-прости… я не должна была, я не хотела… Васька прости меня, Вась…
Вцепившись в ткань рубахи, я стиснула его так, будто брат мог сбежать из моих рук и все же оставить меня дома одну, ожидать смерти матери.
— Вась, я не знаю, что мне делать…
Парень осторожно присел обратно на лавку и посадил меня на колени, позволив сжаться в его объятьях и вдоволь рыдать, пряча лицо на груди. Он не проронил больше ни слова в тот день, лишь гладил по голове, слушая мои тихие причитания. Моя крошечная надежда угасла, и в сильнейший за последние годы снегопад наша мама умерла во сне.
Я приехал как только смог, но, к сожалению, не смог проводить Марью в ее последний путь. После сильных снегопадов и затяжной метели лесной край сковали морозы. Пробираясь к родной уже деревне, я не видел ни души. Солнце ярко освещало путь, сосны и снег словно неведомые стражи, скрыли от меня единственную дорогу домой, и, несмотря на свет и безоблачное небо, я будто заглянул в царство смерти. Ни дуновения ветра, ни шелеста крон, ни следа животных, только белая пелена искрящихся снежинок и голые стволы деревьев, среди которых можно было плутать вечно.
Зайдя в этот лес, я даже не почувствовал присутствия царя этих земель, и весь остальной мир словно разом перестал существовать. Ничего не могло нарушить этой тишины, и никто не смог бы выбраться отсюда живым.
Мне пришлось идти вперед, ориентируясь только магией, теплая меховая одежда на мне была рассчитана на куда меньший холод, но я уже наловчился создавать небольшие теплые потоки воздуха, чтобы просушить ткань и согреться.
С трудом пробираясь через сугробы, я брел вдвое, а то и втрое дольше, чем обычно, постоянно останавливаясь, чтобы передохнуть и перекусить. День пролетел незаметно, солнце рано скрылось за горизонтом, даже несмотря на то, что была уже середина зимы. С приходом темноты мне не мерещились тени и чужой взгляд не преследовал меня, даже луна не явилась на небосвод, чтобы понаблюдать за моими стараниями. Я ощущал себя одиноким, потерянным в этой бесконечной тьме, и лишь маячащий на границе разума отголосок магии вел меня, заставляя двигаться вперед.
Погрузившись целиком и полностью в свои раздумья, я, как бывало раньше, спрятался от внешнего мира в своей голове, перебирая горестные воспоминания. Марья, моя гордая ведьма, не могла жить вечно, и я этого никогда не предполагал, но, увидев первые белесые волосы на ее висках, ощутил, как почва ушла из-под ног. Я был слишком занят Кадатом, слишком привык не считать года, заниматься своим делом без оглядки на текущие непрерывным потоком часы, дни и месяцы. Творил самозабвенно, обращаясь только к богам, и совсем забыл о том, как мало живут обычные люди. Конечно, Мари нельзя было назвать простым человеком, но все же ее срок лишь немногим был больше, чем у остальных жителей деревни. Я даже не осознавал, что она меня старше, когда пришел к Яге впервые, она уже носила под сердцем дитя в то время, как я сам был еще подростком.
Что было бы, уговори я Марью принять хотя бы часть моей крови? Я знал, что это могло бы сработать, но, не зная сколько во мне магии, это могло бы и убить.