Времена и люди. Разговор с другом

Иван Алексеевич ничего не ответил и с надеждой взглянул на Балычева.

— Товарищ подполковник, вы были в политотделе?

— Я сейчас оттуда.

— И что же?

— Приказ есть приказ, — сдержанно ответил Балычев. — Разговор был, но в нашем вопросе товарищ Кирпичников помочь не может.

Ему не хотелось подробно рассказывать об этом своем походе, к которому он так тщательно готовился. За начальника политотдела Ветлугина, тяжело раненного под Берлином, работал бывший инструктор Кирпичников, которого Балычев недолюбливал. Очень уж неприятна была его чопорность, и в особенности многозначительные паузы, благодаря которым каждая последующая фраза должна считаться поистине золотой.

В тот несчастный день под Берлином одним снарядом ранило Ветлугина и убило его заместителя Василия Григорьевича Васильева. Первое время Кирпичников был, что называется, «един в трех лицах», потом его утвердили заместителем начальника. Но до сих пор был он еще и «временно исполняющим обязанности». Ветлугина ждали.

На этот раз Балычев решил высказать все свои соображения. Нравится ему Кирпичников или нет — это дело второе, а поговорить надо серьезно, по-партийному. Он до полуночи просидел над донесением, дважды сам, никому не доверяя, переписал, затем приложил схемы позиций полка на учении и объяснительную записку.

Кирпичников бегло пробежал донесение и, увидев схемы, пожал плечами:

— Вы что же, в строевые готовитесь?

— Никак нет, — ответил Балычев. — Я с начала войны на партийной работе, ни о какой другой не мечтаю.

— Ого, старичок!.. — заметил Кирпичников и сделал длительную паузу. Как ни подготовлял себя к этим паузам Балычев, но тут он почувствовал себя неловко, — Ну, вас демобилизация непременно захватит, — услышал наконец Балычев. — Столько прослужить, можно и отдохнуть…

— Ничего, товарищ подполковник, — успокоил его Балычев, — я чувствую себя бодро.

— Да уж слишком бодро! Каких дел натворили… На всю дивизию прославились! Генерал очень недоволен, — подчеркнул он, давая понять, что хорошо осведомлен о настроении Бельского. — Вам следует приложить немало усилий, чтобы смыть с полка это пятно.

— Разрешите доложить, — сказал Балычев, стараясь держать себя как можно спокойнее. — Приказ командира дивизии выполняется, полк подготовлен к выполнению поставленной перед ним задачи, что же касается «пятна», то полк наш никаких «пятен» не имеет.

Кирпичников долго молчал.

— Это не мои слова, — сказал он наконец, как-то нарочито вяло.

— Чьи бы ни были, товарищ подполковник. Полк никаких «пятен» не имел и не имеет, — повторил Балычев.

— «Не имел» — об этом я судить не могу, — раздраженно сказал Кирпичников. — Об этом может судить полковник Ветлугин… — он сделал паузу, — в данный момент находящийся на излечении в госпитале.

После этого Кирпичников произнес похвальное слово в адрес находящегося на излечении начальника политотдела полковника Ветлугина. Но чем больше он хвалил Ветлугина, тем меньше Балычев ему верил.

— Прошу вас, товарищ подполковник, прочесть мое донесение, — сказал Балычев.

— Ну, разумеется, — буркнул Кирпичников, пряча бумаги в стол. — А это можете забрать. — Он отделил чертежи от донесения и протянул их Балычеву.

Из всего разговора Балычев рассказал Ивану Алексеевичу и Жолудеву только то, что он заверил политотдел в готовности полка выполнить стоящую перед ним задачу.

— Так что не подведите… И не хмурься, Иван. И себе плохо делаешь, и людям.

— Мне уж об этом Жолудев толковал. Но откровенно скажу: невеселая у меня от этого дня памятка останется.

— А я тебе и не советую камаринскую плясать, — сказал Балычев. — Продолжай работать, доказывай свое. Это законное право офицера и коммуниста. И право и обязанность. Впереди теоретическая конференция. Подготовь выступление. Подумай как следует… И еще вот что, по-моему: не пожалей времени, возьмись за перо, сделай настоящую работу — напиши о Новинске…

— Что вы, товарищ подполковник, какой из меня писатель!

— Товарищ подполковник прав, трижды прав, — горячо вмешался Жолудев. — А что, в самом деле? Не боги горшки обжигают.

— Ну что, сдаешься? — спросил Балычев.

— Сдаюсь. Не уверен, что из этого получится, но… но сдаюсь. Попробую, товарищ подполковник. Обещаю.

— Добьешься. Я в тебя верю.

На следующее утро Иван Алексеевич проснулся с ощущением чего-то нового в своей жизни. Все вокруг было как всегда — яркое и пестрое сентябрьское утро, красные стволы сосен и голос старшины роты, бойкий и даже немного развязный. И Жолудев, как всегда, внимательно слушал людей, и люди работали, как всегда, много и упорно (оборудование новых позиций сильно подвинулось за эти сутки) — все было таким же, как и всегда, но все уже было другим. Он почти физически ощущал на своих плечах дело, которое еще недавно было только его обычной работой.

«Развенчанный король? — вспоминал Иван Алексеевич. — Нет, эта роль мне не подходит. Бороться за свое дело, драться за него. А такая возможность скоро представится, ведь после учений разбор, который, наверное, будет делать командир дивизии».