Времена и люди. Разговор с другом

Но все произошло иначе, чем он себе рисовал. Никакого «разноса» на разборе учений не последовало. Бельский был в отличном настроении, и все повеселели. Даже Камышин, который всегда тушевался при нем, приободрился.

Бельский положительно оценил действия полка на учении. Особенно остановился он на действиях первого батальона. Иван Алексеевич слушал и ушам своим не верил. Самые щедрые эпитеты — умело, слаженно, мужественно — относились к нему.

Он вопросительно взглянул на Балычева. Тот сосредоточенно записывал речь командира дивизии, и лицо его ничего не выражало, кроме предельной сосредоточенности.

— Особенно следует отметить, что командир первого батальона, допустивший серьезный промах в выборе позиций, быстро усвоил мои указания, — сказал Бельский. — Майор Федоров сумел в кратчайший срок, учитывая опыт войны, оборудовать новые позиции, это дало ему возможность действовать во время атаки смело, находчиво, инициативно.

«Но я должен сказать… — растерянно думал Иван Алексеевич, — сказать, что я… Но что́ я должен сказать?!» — спрашивал он себя, слушая хвалебный перезвон.

— Вы разрешите, товарищ генерал? — спросил Балычев, оторвавшись от своих записей. — На мой взгляд, товарищ генерал, потери были значительны, между тем они могли быть меньше, если бы…

— То-то мне Кирпичников докладывал, что у тебя замполит в строевые просится, — перебил его Бельский, обращаясь к Камышину. — Успокойте ваши нервы, товарищ Балычев. Война есть война, без потерь войны не бывает. Льется кровушка, ничего не поделаешь. Что, Федоров, неправда? Тебе, кажется, это хорошо известно?

Иван Алексеевич встал и что-то пробормотал. Ему было мучительно стыдно. Бельский, который в другое время наверняка спросил бы: «Чего вы там жуете?», не сделал Ивану Алексеевичу никакого замечания.

— Я рад, товарищи офицеры, — сказал он, — что смогу сегодня же доложить командиру корпуса о том, что ваш полк снова отличился. Спасибо, товарищ полковник, — обратился он к Камышину и крепко пожал ему руку.

4

Всю эту неделю Тамара ждала Ивана Алексеевича с нарастающим беспокойством. Слух, что генерал недоволен и что этому причина — майор Федоров, быстро распространился. Известно, что худые вести приходят куда быстрее, чем добрые. Трудно сказать, кто был виноват в длинном слухе, просто кто-то кому-то о чем-то сказал, а чья-то жена подхватила и передала своей подруге. Воображение, свойственное большинству женщин, нарисовало и то, чего совсем не было. До Тамары слух докатился уже вполне сформировавшимся по вкусу его авторов.

Гнетущее чувство беспокойства было хорошо ей знакомо. В унизительной тревоге за свою жизнь прошли годы оккупации. Новинск очень скоро попал в безвыходное положение, и в первые же дни войны Тамара все потеряла — и домик с палисадником, и молодого человека, с которым она ходила в кино по субботам, и тетку Александру Глебовну, уехавшую на восток, и отца, погибшего на границе, и свою лучшую подругу Асю — продавщицу магазина «Тэжэ», которая внезапно исчезла из Новинска, а затем оказалась вблизи города в партизанском отряде. Тамара осталась одна — беспомощная, ни к чему не приспособленная.

Так случилось совсем не потому, что Тамара до войны жила в каких-то необыкновенно хороших условиях и что ее с детства изнежили. Она выросла в семье ветеринарного фельдшера; какой уж там особенный достаток!.. Она рано потеряла мать, отцу постоянно приходилось разъезжать, и вряд ли он мог баловать Тамару. Она с детства умела и обед сготовить, и постирать, и, едва закончив семилетку, пошла на курсы, а потом поступила работать в новинскую контору «Сельэлектро». Заработок ее очень помогал семье…

Неприспособленность Тамары, ее беспомощность объяснялись вовсе не ее беспечностью, а недостатками общественного воспитания.

Ни в школе, ни на службе Тамара не блистала никакими талантами, но она не была и отсталой; ни о каких трудовых подвигах она не мечтала, но работала прилежно. В школьном табеле у нее встречались и пятерки, а на службе ее премировали двухнедельной путевкой в дом отдыха.

Тамара не была примером хорошего, но она не была и примером плохого. Именно на таких людей порой мало обращают внимания.

Может быть, хорошенькое личико Тамары и ее явное желание побыстрей выйти замуж отпугнули тех, кто обязан был воспитывать в ней гражданственность, то есть готовность к испытаниям?

Тревога за самое себя вынужденно стала главным и единственным чувством Тамары, надолго определившим ее жизнь. В годы оккупации она жила в такой непроницаемой душевной темноте, что даже не научилась ненавидеть врагов и только мучительно их боялась.

Чувство, которое испытывала Тамара к Ивану Алексеевичу первое время, когда еще гремела война, нельзя было назвать ни влюбленностью, ни тем более настоящей любовью, которая всегда сродни самопожертвованию. Скорее напротив, ее чувство было связано с желанием упрочить свое положение в жизни. И это не следует понимать в грубом материальном смысле.