Времена не выбирают…

Не заноситься – вот чему

Портрет четвертого Филиппа

Нас учит, может быть, ему

За это следует спасибо

Сказать; никак я не пойму

Людей подобного пошиба.

Людей. Но он-то ведь король,

А короли какие ж люди?

Он хорошо играет роль

Бесчеловечную по сути.

Ты рядом с ним букашка, моль,

Он смотрит строго и не шутит.

Всё человеческое прочь

Убрал Веласкес из портрета.

Усы, как веточки точь-в-точь,

Уходят вверх, – смешно же это?

Нет, не смешно! И ночь есть ночь,

Дневного ей не надо света.

И власть есть власть, и зло есть зло,

Сама тоска, сама надменность.

Из жизни вытекло тепло,

Забыта будничность и бренность.

Он прав, когда на то пошло.

Благодарю за откровенность!

На большом проспекте

Большой проспект году в сорок седьмом

Представь себе – и станет страшновато

Не потому, что старый гастроном

Вернется, а давно исчез куда-то,

Не потому, что вырубленный сквер

Зашелестит опять, ведь это чудно,

Не потому, что мальчик-пионер

Тебя смутит – узнать его нетрудно,

Не потому, что праздничный портрет:

Усы, мундир, погоны на мундире,

Два этажа собою занял, свет

Затмив кому-то на три дня в квартире,

А потому, что все, почти что все,

Идущие по делу и без дела

В загадочности взрослой и красе

Лениво, быстро, робко или смело

В привычной для проспекта полумгле,

Он узок, как гранитное ущелье, —

Их никого нет больше на земле,

Нет никого, какое ж тут веселье?

«Питер де Хох оставляет калитку открытой…»

Питер де Хох оставляет калитку открытой,

Чтобы Вермеер прошел в нее следом за ним.

Маленький дворик с кирпичной стеною, увитой

Зеленью, улочка с блеском ее золотым!

Это прием, для того и открыта калитка,

Чтобы почувствовал зритель объем и сквозняк.

Это проникнуть в другое пространство попытка, —

Искусствовед бы сказал приблизительно так.

Виден насквозь этот мир – и поэтому странен,

Светел, подробен, в проеме дверном затенен.

Ты горожанка, конечно, и я горожанин,

Кажется, дом этот с давних я знаю времен.

Как безыдейность мне нравится и непредвзятость,

Яркий румянец и вышивка или шитье!

Главная тайна лежит на поверхности, прятать

Незачем: видят и словно не видят ее.

Скоро и мы этот мир драгоценный покинем,

Что же мы поняли, что мы расскажем о нем?

Смысл в этом желтом, – мы скажем, – кирпичном и синем,

И в белокожем, и в лиственном, и в кружевном.

«Пока Сизиф спускается с горы…»