Времена не выбирают (интервью Владимира Буковского)

  

— За вами следили?

— А как же!

 

— И как это выглядело?

— В более поздние годы, когда уже оформилось движение правозащитное, обычно это была демонстративная слежка круглые сутки. Две машины, две смены, которые каждые 12 часов менялись, — куда бы ты ни направлялся, они следовали за тобой. Если идешь пешком, двое впритык сзади топают, а остальные медленно едут следом, время от времени друг друга сменяя.

— Вы их в лицо знали?

— Конечно, и хотя чекистов, как правило, тасовали, если слежка затягивалась, они успевали примелькаться.

— Иными словами, это психологическое давление было?

— Вроде того, но эффекта оно не дало. Мы привыкли бок о бок ходить, и если, например, возвращаешься ночью, когда курево уже не продают (тогда же не, как теперь, — все ларьки закрывались), сигареты друг у друга стреляли. Зимой мать просит: «Сходи за хлебом» — ну, я, в чем был, выскочил и в булочную на углу бегом: холодно. Они из машины, как тараканы, и за мной в магазин прибегают: «Что?». Я: «Займите-ка очередь в кассу». Один из них встает туда, я к прилавку, покупаем хлеб — и домой. Прежде чем разбежаться, вопрос следует: «Ну, сегодня ты никуда уже не пойдешь?». — «Нет». — «О'кей» — они ж подневольные люди...

— Обыски часто у вас проводили?

— Раз, два, три, четыре, пять (загибает пальцы)... Пять раз, по-моему.

— С пристрастием? Все книжки из шкафов перелистывали и стены простукивали?

— Первый раз — нет. Они знали, зачем пришли — за книгой одного из бывших югославских лидеров, а после инакомыслящего Милована Джиласа «Новый класс: анализ коммунистической системы», в СССР тогда запрещенной: направились прямиком туда, где лежала она с двумя фотокопиями, и взяли. Больше даже ничего не смотрели, хотя обычно обыскивали все очень тщательно.

— Не секрет, что многих активных участников диссидентского движения КГБ стремился склонить к сотрудничеству, и в ряде случаев успешно. Зачастую в узком кругу крайне негативно по отношению к Советскому Союзу высказывались именно завербованные провокаторы, которые старались на подобные речи подбить других, — скажите, а вас вербовать гэбисты никогда не пытались?

— Единственный раз — генерал КГБ, о котором уже рассказывал, и потом, задним числом, я понял, что интуитивно повел себя абсолютно правильно: послал его, причем на отборном русском. Малейшее с моей стороны колебание — и мне было бы гораздо хуже: они бы стали давить, давить, давить, а так записали, видно, где-то в своем досье: этот, мол, безнадежный, — и все, больше ко мне не лезли.

— Вы знали в своей диссидентской среде людей, которые были явно завербованы?

— Конечно, но вы не совсем правы, когда говорите: были завербованные, провокаторы выступали... — не так все это выглядело. Мы в свое время у кагэбэшников инструкцию по агентурным разработкам украли.

— Да? Каким образом?

— Ну, уточнять не будем, тем более что не я крал — пусть тот расскажет, кто это сделал. Внимательно эту инструкцию изучив, мы выяснили, что агенту запрещалось провокационные разговоры вести и в антиправительственных участвовать действиях, поэтому высчитывали их мгновенно. У чекистов проблемы возникли бы — если агента арестуют, надо его как-то отмазывать, а следствие вроде бы во внимание это не принимает, поэтому им разрешалось читать самиздат...

— ...и распространять...

— ...и даже кому-то давать (о'кей, тут они своего могут из-под удара вывести), а подписывать протесты публичные возбранялось, и поэтому тесты наши были исключительно простыми. Вот человек к нам прибился, активничает... «Подпишешь?». — «Нет». Ага... Мы ему ничего, конечно, не говорили, но ухо держали востро...