Временная невеста (СИ)

Значит, Тибо пригласил? Что, если он плел какой-нибудь заговор, оттого и собирал надежных людей? Мысль увлекала, но казалась далекой от нашего болота и мирного кваканья. Но как же манили тайны неизвестного мира.

На вопросы о приглашении Дони бормотал что-то невнятное и краснел. Знал! Вот хитрый, но ничего, в поездке он от меня не отделается.

Проводив его в комнату, я побрела к себе, и эхо шагов стало печальным. Дом будто тосковал из-за моего отъезда, и становилось еще тяжелее. Страх большого мира сменился надеждой, но ее портили мысли о Майтлине. Время стерло из памяти его лицо, остался только образ высокого, грозного мужчины с теплым взглядом. А что осталось в сердце? Точно не любовь, просто нежность и благодарность за подаренные ласки. Надеюсь, чувства не вспыхнут при встрече. Они не нужны, ни за что не стану подстилкой человека, который так легко отмахнулся от меня.

В ночь перед отъездом я старалась понять, появится ли пламя из тлеющих углей. Было тихо, влажный воздух приятно холодил лицо, а по потолку медленно скользила тень дерева. Прямо как в ночь, когда я привела сюда Майтлина, но тогда горели свечи. Наверное, был поздний час и все спали, отсюда и смелость. Как приятно было ощущать на коже этот влажный воздух. А еще звуки, сколько страсти было в шорохе простыней, глухих вздохах и шепоте, что даже сейчас напряглись соски.

Реакция тела всегда заставляла стыдиться. Майтлин открыл мне блаженство близости, и без мужских ласк становилось все труднее. Трогать саму себя казалось отвратительным, но порой это требовалось сильнее воздуха. Вот и сейчас в животе потеплело, грудь стала чувствительной, а одеяло так приятно грело, словно ладонь. Слаще рук Майтлина согревало только его дыхание, когда я лежала поперек этой кровати четыре года назад. Ягодицы были у самого края, а ноги — широко расставлены.

Нельзя было помнить все подробности, это фантазия глумилась, но я так и чувствовала жадные, звонкие поцелуи. Они опускались по внутренней поверхности бедра, и нежная кожа издевательски четко передавала изгибы губ и подбородка Майтлина.

Под одеялом стало жарко. Мелочь. Я отбросила все мысли и принялась задирать сорочку. Руки дрожали, так хотелось скорее добраться до места, которое требовательно пульсировало. Когда палец нырнул между складочками, я окончательно перенеслась в заполненную светом и тенями спальню. Была ли на мне сорочка? Пусть не будет, чтобы сминать собственную грудь, пока голова Майтлина опускалась ниже и ниже.

Не знаю, было то воспоминание или фантазия, но словно наяву, чужие пальцы коснулись сокровенного. Ужасно стыдно лежать и чувствовать, как раздвигаются складочки, а света достаточно, чтобы все рассмотреть. Но все забылось, когда язык коснулся чувствительной горошины. Внутри будто что-то порвалось, и живот наполнился удовольствием. Хотелось извиваться, но как дернуться и все испортить? Нет, приходилось лежать и впиваться пальцами в собственную грудь, пока твердый язык гладил, обводил, надавливал.

Медленные ласки становились настойчивее, уже скоро Майтлин бесстыдно лизал меня, скользил языком вверх-вниз, иногда обхватывал губами складочки и посасывал. Даже легкие касания дарили столько блаженства, что напоминали удар, я дергалась, из груди сами собой вырывались стоны. Приходилось закрывать рот ладонью. Так приятно, меня все наполняло и наполняло удовольствие, нужно было выплеснуть его хоть как-то. Я приподнимала и опускала бедра — Боже, как пошло! Но мне нравилось отдаваться Майтлину полностью, позволять делать с собой все и наблюдать за хитрыми взглядами. В его глазах всегда была пелена, но он явно внимательно наблюдал и делал все, чтобы стало приятнее.

Майтлин широко открыл рот и прижался ко мне губами. Тепло, влага… не вынести, слишком хорошо. Язык не останавливался, щекотал меня, проникал внутрь, пока сильные пальцы впивались в бедра. Приятная боль, полная страсти, желания обладать, только от этого хотелось стонать громче, тело двигалось уже само по себе. Я все выше, все резче приподнимала ягодицы, Майтлину пришлось с силой надавить на мой живот. Да, сила — как хотелось чувствовать ее, чувствовать себя в чужой власти.

Стыд исчез, и стало плевать, чьи пальцы дразнили соски. Майтлин вовсе его не знал и мелко дергался — тоже помогал себе рукой, быстро двигал ей между своими ногами, быстро двигал языком, все быстро.

Волна накрыла неожиданно. Я вскрикнула непростительно громко и выгнулась — огонь исчез и появилось жуткое напряжение, не менее сладкое. Майтлин не дал опомниться. Шумно втягивая воздух, он залез на кровать, матрас прогнулся под тяжестью его большого тела. Вместе с напряжением ушли силы, ноги подрагивали, словно после бега. Теперь ничего не хотелось, просто лежать и чувствовать, как последние всполохи удовольствия ласкают изнутри.