Временник Ивана Тимофеева

С ним, первейшим, вместе (терпели осаду) и весь синклит, который чинами своими являет неисчислимые различия и разницу (по отношению) к царскому порогу, — достойные и достигающие его величества и необъятное множество людей. (Он боролся) против латынян и соединяющихся с ними, а больше всего направлял (свое слово) против лютой злобы тех ересиархов, кого звали Михалка Салтыков и Федька Андронов,[294] и других по именам их единомышленников и составителей всего зла, чьи имена за их дела бесы вписали в свои списки; было по всему ясно, что как тьма противится свету, так и нечестие благочестию. Новые отступники от добра сперва ласками, а потом угрозами неволею привлекали его к своей воле — к тому, чтобы, повинуясь врагам, изменнически отдать российский скипетр сыну короля латынского Сигизмунда — Владиславу.[295] Они хотели утвердить это взаимной клятвой на кресте и обещались никому из бесчисленного Христова стада не делать зла, они скрывали в нарушение клятвы последнее зло — обман: после клятвы они нам всем и везде творили всякое зло.

[8]. Летописец вкратце тех же преждеупомянутых царств и о великом Новгороде и о том, что было во время каждого их царствования.

Крестьяне не понимают, на какое место полагается каждый вид ратного оружия, когда воины перед сражением надевают его на себя, а просто только смотрят на одевание, не вникая как следует умом, как и куда на вооруженных всадников надевается каждая часть этого вооружения; они считают, когда случится (видеть это), что все это делается просто, а не с рассудком. Но — неразумные — они ошибаются, так как не знают того, что каждая вещь имеет свое назначение там, где ей полагается быть. Когда же этим невеждам самим где-нибудь придет время облачиться в такую же броню, они шлем налагают на колено, щит безобразно вешают на бедро вместе с другим оружием, потому что это дело им не свойственно. Так и во всяком деле, которому сам научишься; так же (происходит) и в словесном писательстве, если кто хорошо не обучится, как положено начинать описание событий, подобно, увы! тому, что мной здесь совершается и является знамением моего крайнего неразумения, детской игрушкой и вместе с тем всячески достойно поношения. Но если я и не удостоился (сравниться) с хорошо умеющими, — я знаю, что сделалось это по необходимости, — из-за скудости и наставшего времени, когда люди терпят нужду, потому что иноземцы захватили город.

* * *

Те многие, которые от недостатка у них разума стремятся путешествовать различным образом по суше и особенно по воде, когда они должны от места своего жительства быстро добраться в далекие (страны) ради приобретения себе излишнего, не задерживаются надолго, чтобы не пропустить напрасно благоприятного для путешествия времени, а именно этого хотят; но (они) не могут, собравшись со скоростью слова, внезапно переплыть огромную и трудно проходимую широту пучины великого моря неизвестным им путем на то место, которое им пришло в голову. Всегда в таких (случаях), как мы слышим, они не устремляются понапрасну и не спешат, и не прежде входят в корабль, чем расспросят, чтобы, начав (с излишней) скоростью, не погубить желаемого ими добра; наоборот, как следует и всесторонне оповещенные знающими, приглашают для этого еще и искусных кормчих, таких, которые знают пути, пристани и берега, чтобы обезопасить себя от внезапной бури. Они внимательно изучают гладкость пути и те опасности, которые грозят кораблю в водах в виде скрытых волнами препятствий, чтобы, отдавшись водной стихии, носимые как бы на крыльях волнами, не пострадали они как-нибудь очень тяжело от неведомого; если они и не всех (этих опасностей) целиком смогут (при этом) миновать, то хотя от больших будут сохранены. Приходится им и на одном месте, в спасающем от бурь пристанище, где плаватели ожидают хорошей погоды и спокойного часа для своего выхода из гавани, оставаться долгое время, если случатся или встретятся им в пути какие-нибудь неудобства. А если иначе и спешно, торопясь, без разума начинают такое дело, переживают всяческие беды, разбивают корабль и всё, что в нем есть, всё вместе потопляется ими; очень редко они спасаются от общей гибели, а в том, что начали дело не добром, много раскаиваются и называют себя окаянными.

Насколько же больше нужно предварительных приготовлений для того, чтобы без трудностей перейти словесное море? Не следует ли избегать произвола вторых, а, заранее избрав, следовать безбедному путешествию первых, т. е. после того, как расспросят о пути, строить хорошие корабли, натягивать такие же паруса и (готовить) так же весла с другими орудиями, и когда устроят все как следует, тогда начинать хорошо подготовленное плавание? И как корабль по воде плывет головою вперед, отсюда же и слово берет свое начало.

* * *