Временно исполняющий

Синилов звонил — как и было приказано — каждые полчаса и докладывал о достижении нового рубежа. Суров повернул Синилова на Кабаньи тропы, вызвав у Платонова бурный протест. Потом позвонил начальник политотдела отряда и сообщил о последнем выставленном заслоне, которым замкнул кольцо окружения. Суров подумал о нем с благодарностью: опоздай Тимофеев, вздумай он приехать с людьми на заставу, чтобы кто-нибудь из офицеров подразделения разводил людей на посты, — могло бы оказаться поздно. Были звонки и от других товарищей: получалось, что нарушителей одновременно видели в разных местах — то пешком, то верхом…

Потом на время наступило затишье. Платонов прилег на койку, стоявшую здесь же, и задремал.

Суров знал: за ходом поиска следит в округе оперативный дежурный, перед ним тоже лежит рабочая карта с нанесенной обстановкой, и карта с масштабом помельче — на столе оперативного в главке, и, должно быть, о происшедшем знает начальник войск, у которого Суров совсем недавно был на приеме.

20

…Тогда он принял Сурова с опозданием на три часа против назначенного — он надолго отлучался из главка, а возвратись, вызвал к себе нескольких офицеров. Томясь ожиданием, Суров стал вынужденным свидетелем ворвавшейся в размеренный, как бы замедленный ритм штабной жизни чужеродной торопливости — чаще обычного звонили телефоны в приемной, хлопали двери, быстро входили и выходили офицеры.

Когда на исходе рабочего дня Суров, несколько робея, вошел к Старшинову, тот разговаривал о кем-то по телефону, резко и коротко взмахивая при этом свободной рукой — будто отсекал каждую фразу. Не отрываясь от трубки, показал на ближайший стул — предложил сесть.

Наблюдая за генералом, пока тот разговаривал с неизвестным собеседником на другом конце провода, Суров внимательно всматривался в знакомые и незнакомые черты его подвижного моложавого лица, на котором сейчас отражались то сожаление, то суровость. Очки на прямом носу начальника войск одомашнивали его, и резкие слова не вязались с обликом доброго человека, какой ему придавали очки в золотой оправе — генерал их то и дело поправлял, а они упрямо возвращались в прежнее положение — перекашивались. Видимо, они были ему малы. Еще несколько лет назад, когда Старшинов после учебы в Академии Генерального штаба возглавил штаб пограничного главка, у него и в помине не было седины, во всяком случае Суров не помнил ее, как, впрочем, не помнил и настоящего цвета его волос. Очки и седина воскрешали в памяти знакомого человека, но кого — хоть убей — вспомнить не мог.

В не очень просторном кабинете, похожем на служебные апартаменты многих военных и штатских начальников, на стене висела небольшая карта за большой белой шторой, письменный стол с двумя креслами помещался в углу, где сейчас у столика с телефонами и разговаривал генерал. Ближе к окнам стоял стол для совещаний и длинный ряд стульев вдоль него. Убранство комнаты довершал широкий книжный шкаф.

Старшинов заканчивал разговор.

Телефонная трубка неслышно легла на рычаг, и почти одновременно в тамбуре, отделяющем кабинет от приемной, отворилась дверь, на краю ковровой дорожки застыл порученец.

Старшинов попросил порученца принести чаю.

— На двоих, — уточнил он.

— Есть!

Дверь тамбура бесшумно закрылась.

Не по годам стройный, подтянутый, генерал расправил плечи, отведя их назад сильным рывком, будто стряхивая дневную усталость, и больше уже не садился. Он ходил взад-вперед по кабинету, по-видимому еще не отключившись от мыслей, вызванных телефонным разговором. «Или готовясь к предстоящей беседе?» — подумал почему-то Суров.

— Значит, вот вы какой, — произнес неторопливо Старшинов, задержавшись подле Сурова и взглянув ему в глаза. — Садитесь, пожалуйста.

Трудно было понять, какой смысл заключался в этих словах, но генерал воздержался от комментариев и безо всякого перехода спросил, когда Суров намерен выехать к новому месту службы.

— Как только получу предписание, — четко ответил Суров, несколько сбитый с толку такой постановкой вопроса. — Меня в Москве ничто не задерживает.

— Тогда хорошо. — Старшинов на какой-то момент остановился. — Получите документы и отправляйтесь. Там вы нужны уже сегодня, Юрий Васильевич. И ведь вернетесь в знакомую обстановку, это немаловажно. Верно?

— Да, за пять лет там, наверное, многое изменилось.

— В принципе нет — обстановка стабильна: по-прежнему сложна и требует большого внимания. — Сказав это, Старшинов посмотрел на стол, где высилась аккуратная горка папок о бумагами и отдельно, в центре, лежало раскрытое личное дело.

Боковым зрением Суров, проследив за взглядом генерала, увидел на внутренней стороне обложки свою фотографию и разволновался. Казалось бы, что особенного в том, что генерал потребовал документы, характеризующие офицера, с которым предстояло хотя бы бегло познакомиться перед весьма ответственным назначением? Под ложечкой у Сурова застыла тугим леденящим комком до предела натянутая пружина.

— Не родственник ли вы старшего лейтенанта Сурова, погибшего на границе в Туркмении?

— Сын.