Временно исполняющий

— Вольному воля. — Трощенко стал оглядывать комнату. С деланной завистью заметил, сопроводив слова вздохом: — Хорошо устроился, Паша: мягкая мебель, дубовые панели — роскошь! В таких апартаментах месячишка два отдохнуть бы, глядишь, и спокойствия наберешься, и выдержки, и здоровья. — Незаметно для Карпова он подмигнул Анфисе Сергеевне, но, наткнувшись на ее неодобряющий взгляд, сразу стал серьезным: — ЧП у тебя не случилось. Поиск Суров провел грамотно, малыми силами, нарушители задержаны. Да какие нарушители!.. Самый строгий инспектор не придерется… Даже ты.

— Хватил!.. Это же придираться к занятому серьезным делом человеку? Поиск требует внимания и сосредоточенности. Тары-бары разводить некогда. Особенно в напряженной обстановке. Не на меня твой Платонов нарвался. Я бы его так шуганул. А ты говоришь — рапорт написал. Пусть пишет. Тем, кто над нами, важен результат. А что повздорили — ничего страшного, на мой взгляд, нет. Под горячую руку лучше не лезть.

— Однако грубить все равно не следует. Я верно говорю, Анфиса?

Вся внимание, Анфиса Сергеевна сидела чуть поодаль, на диване. Она явно волновалась и время от времени без всякой нужды поправляла приколотую к вороту розовой блузки янтарную брошь.

— О Сурове я слышала только хорошее, — ответила она уклончиво, — Паша прав: зачем лезть под горячую руку?

Трощенко рассмеялся:

— Недаром говорят: «Муж и жена — одна сатана». Как это верно. Может быть, Платонов искал свое «я»? В округе он у нас…

— Вот там пусть и ищет себя, — не дав ему договорить, отрезал Павел Андреевич. — Думаю, до обсуждения на Военном совете дело не дойдет. Умные люди и без этого разберутся.

— В отпуск ушел.

— Кто? Платонов?

— Да нет, генерал.

— Тем более. И вообще, хватит о Платонове. Надоел он мне. Ты лучше скажи о нарушителях. Это куда интереснее.

Трощенко в ответ только пожал плечами. Видимо, никаких подробностей он не знал.

Павел Андреевич почти безошибочно угадал, что, верный себе, Гавриил Прокофьевич главное еще попридержит, а сейчас переключится на другую тему.

— Так на чем мы остановились? — спросил ни к кому не обращаясь. — Ну да… Приехал, значит, Платонов на вторую в самый разгар. Нарушители на подходе, в блокированном районе. Суров аккурат сжимает кольцо, каждый шаг — на карту. Платонов требует доложить ему обстановку. Суров ткнул пальцем: читай, мол, карту, там все отражено. Ему бы для проформы доложить. Так нет — слова не говоря, свернул карту, забрал штабных и был таков. Оставил Платонова на заставе не то в роли дежурного, не то…

Павел Андреевич вскочил на ноги.

— Совесть у тебя есть?

— При мне. Кончаю докладывать, товарищ Карпов. В подробности о задержанных не посвящен. Мне знать секреты подобного рода по штату не полагается. Известно лишь, что один был вооружен, оказал сопротивление вышедшему на него бывшему старшине заставы Холоду. Сунулся старый — и получил пулю в ногу. Ранен неопасно, а все же ранен. Вот и все, что мне известно. — Трощенко поднялся, поправил сбившийся на сторону галстук и продолжил: — В Сурове я толком не разобрался, к какому-то определенному мнению не пришел. Одно в нем мне нравится, другое — нет. Вот, к примеру, держит он отряд в постоянном напряжении: то ночные тревоги с выездом, то штабные учения, внеплановые. Черт знает что! Слишком много на себя берет. Жаловались офицеры. Приходил ко мне Евстигнеев. Послал его Суров на заставу, запамятовал на какую. Ну, это неважно. Там ему кабанью ляжку поднесли. Взял, привез домой, полакомились. Суров узнал и погнал старика в «Дары природы»: купи, говорит, и возврати заставе кусок дикого мяса. Зачем, спрашивается?

— Чтоб чужого не брал! — с возмущением воскликнул Павел Андреевич. — Не трогай чужое. И я бы так поступил. Да в довесок выговор. Чтобы другим неповадно было.

Гавриил Прокофьевич обиделся.

— Нет, Паша, так обращаться с нашими стариками нельзя. Подумаешь, преступление какое — кусок дичины!.. Впрочем, мы с тобой об этом не раз толковали. — Взглянул на часы и откланялся.

Ополчившись на Евстигнеева, Павел Андреевич не принял сторону Сурова. Сам он, должно быть, простил бы свату мелкое прегрешение: взял так взял, застава не обеднеет. Но чтобы из-за какого-то паршивого куска мяса отряд позорить, и не перед кем-нибудь, а перед округом, — такое нельзя простить даже близкому родственнику. «Ну, погоди, сваток, вернусь, я тебе воздам по заслугам».

Что же касается Сурова, то рассказ Трощенко лишь подтвердил предположения Павла Андреевича: долго придется расхлебывать заваренную Суровым кашу. Гавриил Прокофьевич просто так ведь ничего не скажет, он цену слову знает. Если бы не жена, Павел Андреевич прервал бы отпуск — и домой, в отряд. Он совсем забыл об аппендиците, затаившемся, словно хищный зверь в ожидании решающего прыжка.

— У тебя двое сыновей, Паша, — словно угадав его мысли, сказала она, поднявшись с дивана и сев рядом с ним. — И я, между прочим, тебе не чужая. Ты нам всем нужен здоровым, Пашенька. — Она обняла его, заглянула в глаза. — И семье, и отряду. Так что глупости выбрось из головы.