Времетрясение. Фокус-покус

Я думаю, хватит уже разговоров о пользе науки в нашу эпоху экологических катастроф. Детская коляска из Хиросимы уже отгорела, Чернобыль еще дымится. Наши дезодоранты, которыми мы брызгаем подмышки, проели дыры в озоновом слое. Я хочу рассказать о другом: мой старший брат Берни, который совсем не умел рисовать и всегда говорил, что не любит картины, потому что от них никакого толку, они просто висят на стене и вообще ничего не делают, этим летом вдруг стал художником!

Я не вру, честное слово! Наш великий ученый, доктор физической химии из Массачусетского технологического института, стал Джексоном Поллоком в упрощенном варианте для бедных! Он расплющивает комки краски разных цветов и густоты между двумя твердыми листами из водонепроницаемого материала, например, между кусками оконного стекла или квадратами кафельной плитки. Потом он разъединяет листы, и – вуаля! Это никак не связано с его болезнью. Берни занялся своими художествами еще до того, как узнал, что у него рак. И в любом случае рак обнаружили в легких, а не в мозгу. Просто однажды ему было скучно, он маялся от безделья – старый чудак, уже наполовину пенсионер, совершенно один, без жены, которая бы притушила его порыв недоуменным вопросом, что это вдруг на него нашло, и – вуаля! Ну, что тут скажешь… Лучше поздно, чем никогда. Он прислал мне несколько черно-белых ксерокопий своих волнистых миниатюр, по большей части – ветвящихся пятен. То ли это деревья, то ли какие-то грибы, то ли дырявые зонтики – непонятно. Но, в общем, достаточно интересно. Как и мои танцевальные выступления, произведения Берни смотрелись вполне даже сносно. Потом он прислал мне цветные оригиналы, и мне они очень понравились.

Искусство или нет?

Однако в письме, прилагавшемся к ксерокопиям, не было ни единого слова о нечаянной радости творчества. Это был вызов убежденного технократа всем претенциозным болванам, к каковым относился и я – так сказать, яркий образчик человека искусства. «Это искусство или нет?» – язвительно спрашивал Берни. Еще полвека назад у него бы вообще не возникло такого вопроса, но потом у нас появился абстрактный экспрессионизм, единственная чисто американская школа живописи, и Джексон Поллок, этот Джек Потрошитель искусства, превратился в культовую фигуру. Кстати, Поллок, как и Берни, совсем не умел рисовать.

Еще брат писал, что его «живописные» работы – это не просто разводы расползшейся краски. Это весьма интересное научное явление, дающее пищу для размышлений, а именно, как ведут себя разные комья краски, если расплющивать их так и этак, притом что им некуда деться, кроме как расползаться вверх, вниз или в стороны. Если претенциозным болванам, то есть людям искусства, не понравятся его картины, писал мне Берни, все равно этим работам можно будет найти применение. Скажем, использовать их как подсказку для создания более качественных смазочных материалов, кремов для загара или лечебных мазей. Противогеморроидальный препарат нового поколения!

Брат писал, что не будет подписывать свои картины. Он вообще никому не расскажет, кто автор этих работ и как они были сделаны. Ему просто хочется, чтобы надутые критики сломали себе все мозги и усрались с натуги, пытаясь ответить на его иезуитский невинный вопрос: «Это искусство или нет?»

* * *

Я с большим удовольствием ответил братцу откровенно ехидной эпистолой. Это была моя страшная месть за то, что папа с Берни злобно лишили меня возможности получить университетское образование в области гуманитарных наук. Я написал ему: «Дорогой брат, я сейчас буду рассказывать элементарные вещи. Ну, вроде как про размножение птичек и пчелок. Есть много хороших и славных людей, на которых весьма благотворно воздействуют некоторые, хотя и не все, искусственно созданные сочетания разноцветных пятен и форм, нанесенных на плоскую поверхность, хотя сами по себе эти пятна пигмента абсолютно бессмысленны».

«Вот ты любишь музыку. Она доставляет тебе удовольствие. А музыка – это не что иное, как комбинация шумов, выстроенных в определенном порядке. И опять же сами по себе эти шумы абсолютно бессмысленны. Если я сброшу ведро с металлической лестницы, а потом объявлю, что с точки зрения философии грохот ведра по ступеням и «Волшебная флейта» – это явления одного порядка, причем вполне равноценные, ты вряд ли вступишь со мной в продолжительную, изнуряющую дискуссию. Ты просто скажешь: «Мне нравится то, что сделал Моцарт, и не нравится то, что сделало ведро». И это единственный верный ответ».

«Созерцание предмета, претендующего на то, чтобы называться произведением искусства, – это культурно-просветительное мероприятие. В итоге ты либо действительно просвещаешься, либо не просвещаешься и жалеешь о времени, потраченном впустую. И не нужно потом объяснять, почему так случилось. Не нужно вообще ничего говорить».