Времетрясение

Когда повторное десятилетие закончилось, и нас всех снова пришибло свободой воли, все оказались там и тогда, где они были в момент, когда грянуло времетрясение. Так что Золтан, сызнова парализованный ниже пояса, вновь сидел в инвалидной коляске и звонил в дверь академии. Он еще не осознал, что к нему вернулась способность решать, что делать с собственным пальцем, давящим на звонок. А упомянутый палец, в отсутствии какой бы то ни было команды, продолжал жать на кнопку звонка.

Вот так оно все и было, когда Золтана сбила потерявшая управление пожарная машина. Водитель еще не успел осознать, что он опять управляет машиной.

Как писал Траут в своих мемуарах «Мои десять лет на автопилоте»: «Свобода воли – вот что было причиной всех бед и несчастий. Времетрясение и его последующие толчки не причинили вреда никому: не раздавили ни единой букашки, если в первые десять лет эта букашка не превратилась в лепешку в силу каких-то других обстоятельств».

Когда ударило времетрясение, Моника составляла бюджет «Занаду». Средства на содержание этого дома отдыха для престарелых писателей в курортном местечке Пойнт-Зайон, штат Род-Айленд, поступали из фонда Джульюса Кинга Боуэна, управляемого академией. Джульюс Кинг Боуэн, который ни разу не был женат, умер еще до рождения Моники. Он сам был белым, но писал о чернокожих. В двадцатых и самом начале тридцатых годов Боуэн сколотил изрядное состояние на рассказах и лекциях об уморительных донельзя, но при этом и трогательных попытках чернокожих американцев подражать преуспевающим белым американцам, с тем чтобы тоже добиться успеха.

На табличке, прикрученной к чугунной тумбе на границе между Пойнт-Зайонским общественным пляжем и территорией «Занаду», написано, что в этом доме жил и работал Джульюс Кинг Боуэн – с 1922 по 1936 год, то есть до самой смерти. А еще там написано, что президент Уоррен Гардинг провозгласил Боуэна «чемпионом смеха Соединенных Штатов Америки, мастером говора черномазых и достойным преемником короны короля юмора, которую когда-то носил Марк Твен».

Когда я прочел эту надпись в 2001 году, Траут при этом присутствовал. Он сказал: «Уоррен Гардинг заделал внебрачную дочь, излив свое семя в родовые пути одной стенографистки в тесной подсобке в Белом доме».

23

Когда Траута перебросило обратно в 1991 год, в очередь перед входом в банк крови в Сан-Диего, штат Калифорния, он помнил, чем должен закончиться «Альберт Харди» – его рассказ о парне с головой между ног и прибором для «делать динь-динь» на шее. Но записать этот финал Траут сможет лишь по прошествии десяти лет, когда нас всех опять пришибет свободой воли. В Первую мировую войну Альберт Харди пойдет на фронт, и его разорвет на куски во второй битве на Сомме.

Его армейский жетон разыскать не удастся. Тело Альберта Харди соберут по кусочкам и сложат, как тело нормального человека, то есть голову приставят к шее. Его прибор не найдут и искать не будут. Сказать по правде, его прибор не относился к приоритетным предметам поиска.

Альберта Харди похоронят во Франции, в могиле Неизвестного солдата под вечным огнем, и он «наконец станет таким же, как все».

* * *

Меня самого перебросило обратно в этот дом на оконечности острова Лонг-Айленд, штат Нью-Йорк, где я в данный момент и пишу, прожив уже половину повторного десятилетия. И сейчас, и тогда, в 1991 году, я смотрел на список всех своих публикаций и не верил глазам: «Черт возьми, неужели я сам это сделал?»

Я себя чувствовал точно так же, как чувствую и теперь: как те китобои из книги Германа Мелвилла, которые больше не разговаривали друг с другом. Потому что сказали все, что могли. И больше сказать было нечего.

В 2001 году я рассказал Трауту о своем друге детства, рыжем Дэвиде Крейге. Сейчас он работает строителем в Новом Орлеане, штат Луизиана. Он воевал в нашей войне и подбил в Нормандии немецкий танк, и за это его наградили Бронзовой звездой. Они с приятелем совершенно случайно наткнулись на это стальное чудовище, одиноко стоявшее в чаще леса. Двигатель не работал. Поблизости не было ни души. Внутри играло радио, какая-то легкая музыка.

Дэйв с приятелем сбегали за базукой. Когда они вернулись, танк был на месте. Внутри по-прежнему играло радио. Они пальнули по танку из базуки. Немцы не полезли наружу. Радио замолчало. И, собственно, все. Вот и весь сказ.

Дэйв с приятелем драпанули оттуда так, что аж пятки сверкали.

Траут сказал, что, с его точки зрения, мой друг детства вполне заслужил свою Бронзовую звезду. «Он почти наверняка убил всех, кто был там внутри, – пояснил Траут. – Вырубил их вместе с радио. И тем самым избавил от долгих томительных лет разочарований и скуки в гражданской жизни. Он подарил им возможность, как сказал тот английский поэт А. Э. Хаусман, «и славной смертью умереть, и старости не знать».