Времетрясение

У нее, у этой женщины, раньше были проблемы со спиной. Я интересуюсь, как себя чувствует ее спина. Она отвечает, что нормально. Она спрашивает, как дела у моей дочери Лили. Я говорю, что нормально. Она спрашивает, сколько Лили сейчас лет. Я говорю, в декабре будет четырнадцать.

Она восклицает: «Четырнадцать! Боже мой, как летит время! А я ее помню совсем-совсем маленькой, как будто это было вчера!»

* * *

Я говорю, что у меня есть для нее работа: надо перепечатать несколько страниц. Она говорит: «Хорошо». Мне придется послать их по почте, потому что у этой женщины нет факса. Опять же: может, мне стоит ее уволить?

Я сижу у себя в кабинете, в нашем городском доме. Лифта у нас нет. И вот я иду вниз по лестнице со своими страницами: бум, бум, бум. Спускаюсь на первый этаж, где находится офис моей жены. Когда Джилл была в том же возрасте, что Лили сейчас, она обожала книжки про Нэнси Дрю, девочку-детектива.

Нэнси Дрю для моей жены – то же самое, что для меня Килгор Траут, так что Джилл спрашивает: «Ты куда?»

Я отвечаю: «Купить конверт».

Она говорит: «Мы же не бедствуем. Вот что бы тебе не купить сразу тысячу конвертов и не держать их в шкафу про запас?» Она считает, что рассуждает логично. У нее есть компьютер. И факс, и телефон с автоответчиком – чтобы не пропустить важный звонок. У нее есть ксерокс. В общем, весь этот хлам.

Я говорю ей: «Я скоро вернусь».

Я выхожу в большой мир! Грабители! Охотники за автографами! Наркоманы! Люди, занятые делом! Может, какая-нибудь красотка не особенно строгих правил! Чиновники ООН и дипломаты!

Наш дом расположен неподалеку от здания ООН, и поэтому у нас в округе полно всевозможных людей иностранного вида, которые садятся в неправильно припаркованные лимузины, выходят из неправильно припаркованных лимузинов и очень стараются – как и все мы – удержать чувство собственного достоинства, чтобы оно не «развалилось». Я неторопливо бреду к газетному киоску на Второй авеню и из-за всех этих бесчисленных иностранцев представляю себя Хамфри Богартом или Петером Лорре в «Касабланке», третьем величайшем фильме всех времен и народов.

Самый великий фильм всех времен и народов, как должно быть понятно всякому более или менее разумному человеку, это «Моя собачья жизнь». Второй величайший фильм всех времен и народов – «Все о Еве».

Больше того, у меня есть все шансы встретить на улице Кэтрин Хепберн, настоящую кинозвезду! Она живет буквально в квартале от нас! Когда я с ней здороваюсь и представляюсь, она всегда говорит: «Да, я вас помню. Вы тот самый друг моего брата». Я не знаком с ее братом.

Нет, с Кэтрин сегодня не повезло, ну и черт с ним. Я – философ. А куда деваться?

Подхожу к газетному киоску. Небогатые люди, жизнь которых не то чтобы не стоит того, чтобы жить, но все же могла быть и поинтересней, выстроились в длинную очередь за лотерейными билетами или что там им нужно купить. Все старательно изображают отсутствие интереса. Делают вид, будто не знают, что я знаменитость.

Киоском владеет семейство индусов. Это самые что ни на есть настоящие индусы! У женщины на лбу – крошечный рубин. Уже ради этого стоило пройти полквартала. Кому нужен конверт?

Главное, не забывать: поцелуй – он везде поцелуй, вздох – везде вздох.

Я ориентируюсь среди канцелярских товаров не хуже индусов, хозяев киоска. Не зря же я изучал антропологию! Я самостоятельно нахожу конверт из плотной манильской бумаги размером девять на двенадцать и вспоминаю старый анекдот про бейсбольную команду «Чикагские псы». «Псы» вроде как переезжали на Филиппинские острова, где их должны были переименовать в «Манильских бумажных пищух». Вместо «Чикагских псов» можно подставить и «Бостонские красные гетры», тоже выйдет смешно.

Я стою в очереди и болтаю с другими покупателями. С теми, которые пришли не за лотерейными билетами. Покупатели лотерейных билетов, пришибленные надеждой и нумерологией, – они проявляют все признаки поствреметрясенческой апатии. Даже если бы их сбил грузовик, им было бы все равно.

57

Расплачиваюсь за конверт и иду на почту. Идти всего ничего – буквально один квартал. Я тайно влюблен в женщину, которая работает на почте. Я уже положил свои страницы в конверт и надписал адрес. Встаю в еще одну длинную очередь. Теперь мне нужна марка! Трам-пам-пам!

Женщина, в которую я влюблен, об этом не знает. Она сидит за своим окошком с абсолютно каменным лицом. Когда наши взгляды встречаются, она как будто меня и не видит. Как будто я шкаф или стул.

Она сидит за окошком, за высоким прилавком, поэтому вся она мне не видна. Только от шеи и выше. Но и этого более чем достаточно! От шеи и выше она как обед в День благодарения! Я не имею в виду, что она похожа на фаршированную индейку с клюквенным соусом. Я имею в виду, что она вызывает во мне те же чувства, что и праздничное угощение у меня на тарелке. Уже можно наброситься и съесть! И хорошо бы еще добавки!