Времетрясение

Я думаю, даже без украшений, ее шея, уши, лицо и волосы все равно будут, как праздничный обед. Но у нее каждый день новые серьги и ожерелья. Иногда ее волосы подняты в высокую прическу, иногда просто рассыпаны по плечам. Иногда они вьющиеся, иногда – прямые. А что она вытворяет со своими глазами и губами! Однажды я покупал марку у дочери графа Дракулы! А на следующей день она была Девой Марией!

Сегодня она Ингрид Бергман из «Стромболи». Но до нее еще так далеко. Очередь движется медленно. Передо мной – сплошные старые пердуны, которые уже не в состоянии сосчитать деньги, и иммигранты, которые говорят на каком-то невразумительном языке, по наивности полагая, что это и есть английский.

Однажды на почте у меня вытащили кошелек. Но это я так, к слову.

Но ожидание в очереди – все-таки не напрасная трата времени. Я узнаю много нового: о глупых начальниках, о профессиях, которыми я никогда не овладею, о частях света, которые я не увижу, о болезнях, которых, я очень надеюсь, у меня никогда не будет, о разных породах собак и так далее. Как я об этом узнал? Через компьютер? Нет, нет. Через ныне утраченное искусство беседы.

Наконец мой конверт взвешен и проштампован – той единственной в мире женщиной, с которой я был бы действительно счастлив. По-настоящему. С ней мне не пришлось бы притворяться счастливым.

Иду домой. Я замечательно провел время. Вот что я вам скажу: мы пришли в этот мир для того, чтобы слоняться без дела в свое удовольствие. А если кто-нибудь скажет, что это не так, можете смело послать его куда подальше!

58

На протяжении моих семидесяти трех лет на автопилоте, и до времетрясения, и во время повторного десятилетия, мне не раз приходилось вести семинары по писательскому мастерству. Сначала – в Университете Айовы в 1965 году. Потом – в Гарварде и в Нью-Йоркском городском колледже. Больше я этим не занимаюсь.

На своих семинарах я учил, как общаться посредством чернил и бумаги. Я говорил студентам, что любая написанная ими вещь – это как будто свидание вслепую, когда тебе нужно с первого раза очаровать незнакомого человека, так чтобы ему не было с тобой скучно и чтобы ему захотелось встретиться с тобой еще раз. Также можно представить себя владельцем первоклассного публичного дома, где всегда толпы клиентов, хотя на самом деле писатель творит в полном одиночестве. Я говорил, что им нужно суметь обольстить читателя, исключительно своим умением строить своеобразные конструкции, расположенные горизонтальными линиями и составленные только из двадцати шести фонетических знаков, десяти цифр и приблизительно восьми знаков препинания, – потому что так было всегда, и нет ничего нового под луной.

В 1996 году, когда кино и телевидение накрепко завладели вниманием и грамотных, и безграмотных, я начинаю всерьез сомневаться в ценности моих, если задуматься, действительно странных методов обольщения. Тут дело такое: соблазнять только словами, закрепленными чернилами на бумаге, – это какой-то уж слишком дешевый прием для будущих донжуанов и клеопатр! Не надо отваливать кучу денег раскрученным актерам, не надо искать режиссера с громким именем и опять же платить ему очень немалые деньги, не надо вкладывать средства в широкомасштабный проект, чтобы потом собирать миллионные урожаи восторженных отзывов от маниакально-депрессивных псевдоэкспертов, которые якобы знают, чего хотят люди.

Ну и зачем в таком случае суетиться с писательскими семинарами? Вот мой ответ: Многим людям отчаянно хочется, чтобы им кто-то сказал: «Я думаю и чувствую так же, как ты, меня волнует многое из того, что волнует тебя, хотя большинству это до лампочки. Ты не один».

Стив Адамс, один из трех моих усыновленных племянников, одно время работал в Лос-Анджелесе и писал очень даже достойные сценарии для телевизионных комедий. Его старший брат Джим когда-то был добровольцем Корпуса мира, а теперь он медбрат в психиатрической клинике. Его младший брат Курт – пилот гражданской авиации, ветеран «Continental Airlines» с цыпленком табака на фуражке и золотыми шевронами на рукавах. Курт с детства мечтал стать летчиком. И мечта сбылась!

Стив научился на горьком опыте, что все его шутки для «телеящика» должны быть так или иначе связаны с тем, что зрители видели по этому самому ящику, причем видели совсем недавно. Если шутка была о том, чего уже больше месяца не было на телевидении, зрители просто не понимали, что в этом смешного – даже если на этом месте включался записанный на пленку закадровый смех.

Знаете что? Телевизор стирает память.