Время алых снегов

А потом ясным, морозным утром солдат его взвода Ташматов, встретившись у проходной, выпалил вместо приветствия:

— Товарищ лейтенант, Валентина Борисовна вернулась! В библиотеку сейчас прошла.

— Ну и что? — сухо спросил Головин, и Ташматов растерянно потупился, потом глянул вопросительно и, погасив виноватую улыбку в своих мудрых восточных глазах, вытянул руки по швам.

«Ну и что?» — повторил Александр по дороге в казарму, дивясь необъяснимой посвященности солдата в свои сердечные дела.

Морозное солнце в красной шерсти выворачивалось из-за горизонта, и алыми были снега на равнинах степи, а в тени сугробов — молочно-голубыми... Конечно же в тот день он забежал в библиотеку и сразу увидел, как парой встревоженных птиц вскинулись русые брови.

— Валя, — недовольно заговорила новая библиотекарша, — опять ты не заперла двери. Извините, товарищ лейтенант, но сегодня библиотека книг не выдает. У нас приемо-сдача.

Валентина улыбнулась.

— Ничего, Анна Васильевна, одно исключение сделать можно ради самого активного посетителя. Помогу ему в последний раз.

Александр молча прошел к одной из дальних полок, взял книгу наугад, вернул на место, потянулся за другой.

— Здесь у нас только часть военно-исторической литературы,— тоном экскурсовода сказала девушка.

— Да-да, — спохватился Головин.

Они обошли полку, и это, кажется, был единственный случай, когда остались с глазу на глаз, отгороженные от всего мира книжной стеной. Здесь, в самом углу библиотеки, стоял полумрак, и Валентина показалась необыкновенно красивой. Он видел только ее, хотя глаза упорно изучали корешки старых фолиантов, хранивших истории войн, трагедии целых государств, драмы миллионов людей, взлеты и падения великих полководцев. Пожалуй, лишь книги с этой полки всерьез увлекали его, но сейчас и они казались прахом рядом с темноглазой девушкой, с ее наивными веснушками и теплой белизной открытых РУК.

Головин взял том истории военного искусства, взвесил на ладони:

— Вот это... И еще... Грина бы мне.

Отыскав Грина, девушка неожиданно сказала:

— А вы неучтивы. Приглашаете на бал, а сами в другом месте празднуете.

У Головина даже дух перехватило. Вот и пойми этих женщин!

— Новый год я, между прочим, в карауле праздновал. Сам напросился. Впрочем, готов пригласить на следующий бал.

Валентина вздохнула:

— Долго теперь ждать и далеко ехать придется. А вы опять соберетесь в караул...

Александр глянул в ее глаза — они были усмешливы, и потому во вздохах девушки сквозили притворство и шалость.

«Вот сейчас сказать ей: не уезжай... Но ведь это все равно что предложить руку и сердце. Глупо. Она, пожалуй, расхохочется в лицо. Да и не в том беда... Вся твоя влюбленность только от скуки, лейтенант Головин». Так он думал, продолжая верить в ту «главную» жизнь, которая ждет в лучших краях. И сколько еще девчат встретится на его дороге!..

— Валя! — настойчиво позвала новая библиотекарша, и девушка заторопилась.

Когда уходил, сказала, смеясь:

— Надеюсь, Грина вы, как всегда, вернете завтра?..

Что это было; продолжение насмешки? Или намекала, что завтра еще придет сюда и они смогут увидеться?..

Далекий звук, похожий на звон старого серебра, пробудил Головина от воспоминаний. Он догадался: это казарки, зимующие на здешних незамерзающих озерах. Кто-то потревожил их. Или приснилась казаркам северная весна. В последние Чяочи они неспокойны. Какое чувство подсказывает птицам время отлета на север? Быть может,, эта метель отцветающих урюковых садов заставляет их вспоминать край, где научились летать?..

Головин прошел к столу, нашарил сигареты и зажигалку. Прикуривая от маленького огонька, увидел краем глаза в настенном зеркале свое лицо, выхваченное из мрака, прядь рассыпавшихся на лбу волос, сильную незагорелую шею. В следующий миг все пропало... Если бы память можно было гасить, как свет!.. Но разве ты этого хочешь?

Рука его безошибочно взяла с книжной полки небольшой том. Тот самый том Грина, что он получил из рук Валентины. Александр так и не возвратил его в библиотеку, заменив другой книгой к неудовольствию подозрительной Анны Васильевны. Кажется, она осталась убежденной, что читатель Головин извлек из обмена какую-то выгоду, хотя сдал в библиотеку книгу втрое дороже этой. Впрочем, нет, не дороже. Цену вещей знают лишь те, кому они принадлежат. Десять рассказов в томике Грина — десять для всех, кроме Головина. Для него есть еще одиннадцатый — сама книга, которую держали руки Валентины, в которой оставили автографы артиллеристы его первого взвода.

Вот здесь, на странице со словами, полными отчаянной веры: «Я приду!..»

В темноте росписи неразборчивы, он угадывает их по памяти, и чудится ему, будто снова идет перед строем взвода, видит устремленные на него полузабытые глаза: серые и спокойные — Стешенко, темные и глубокие — Ташматова, карие, с сердитым выражением полной готовности — Балояна...

Белая полоса надвигается на их лица, они теряют очертания, уходят в глубины памяти, как уходят отражения с поверхности реки, подернутые рябью.