Время алых снегов

«Так, может, еще раз принять грех на душу — пропустить их? — мысль показалась весьма заманчивой. — Влетит мне одному. Хоть с опозданием заплачу по старому счету... Только вот как же быть тогда с Самариным? Он ведь и в следующий раз не остановится перед запретной дорожкой. И как знать, не соблазнит ли подобный образ действий кого-то из тех лейтенантов, которых Самарин ведет сейчас к перевалу? И кто потом и какой ценой заплатит за «первородный грех» майора Нечаева?»

— Товарищ майор! Они приближаются к линии оцепления!

Лейтенант уже присоединил провода к подрывной машине, забился с солдатами в нишу и нетерпеливо посматривал оттуда на Нечаева. Майор, будто не слыша, следил в бинокль, как из-за кривобокой горы выскакивали на дорогу боевые машины. Теперь не было сомнений: шел дозор головной походной заставы батальона.

Самолеты неистовствовали над колонной. Тут им раздолье — не то что ниже по реке, где дороги петляют под нависающими скалами. Тех-то дорог и побоялся капитан Самарин, гонясь за легким успехом...

Нечаев пригнулся, нырнул в нишу и сделал выразительный жест.

Реактивный гром заглох в долгом раскате взрыва, из клубов дыма падали изуродованные бревна настила, что-то резко щелкнуло о гранитный козырек ниши. Машины на дороге словно налетели на невидимую стену. Издалека нельзя было рассмотреть лица командиров экипажей, высунувшихся из люков. И все же Нечаеву казалось, что он читает на них во всей подробности выражение изумления, недоверия и растерянности.

Треск полевого телефона показался далеким-далеким.

— Слушаю! — лейтенант старался перекричать самолеты. — Колонна?.. Какая колонна? — И вдруг с тревогой: — Товарищ майор! Левый пост оцепления докладывает: в двух километрах выше брода по самоходному мосту переправляется большая колонна.

Нечаев резко обернулся:

— Что за ерунда? Там и дорог-то нет.

— А они по бездорожью. Обошли заслоны и вот-вот выйдут на тыловые пути... Видно, здесь перед нами только боковой дозор или отвлекающая группа. Главные силы — там!

Нечаева словно подбросило пружиной.

— Немедленно всех, кто не занят, в мой вездеход! Попробуем перехватить. Надо обязательно перехватить, иначе... Вот так Самарин! Вот тебе и наследничек! — вырвалось у него.

Он первым бросился вниз по крутизне, осыпая камни и рискуя свернуть шею. Какое-то радостное одушевление несло его вниз, словно там ждала награда, хотя теперь-то он точно знал, что ему нагорит. И за напрасно взорванный мост, и за то, что прозевал Самарина.

— Вот тебе и наследничек! — повторял он, не слыша, как горы глухо и одобрительно отзываются на гул еще далеких машин батальона...

1972 г.

Самый красивый летчик

Кабинет командира полка в маленьком штабном здании близ аэродромной вышки был залит слепящим светом. Восточная стена комнаты — из стекла, за нею — просторная поляна, серая взлетно-посадочная полоса, зеленая равнина приморья и белое предгрозовое солнце над далекой грядой туч. Полковник сидел за столиком, с которого свисали края карты. Мельком глянув на вошедшего комэска, не слушая рапорта, указал на стул, спросил, чуть хмурясь:

— Что с Куликовым? Вы заметили, какое у него лицо?

— Разве выражение лица входит в предполетную подготовку? — Майор вызывающе шевельнул черными бровями. Был он молод и дерзок не только в небе. Это свойство в людях полковник ценил — храбрый во всем храбр, — но сейчас нахмурился сильнее.

— Я думаю, да. — Встал, подошел к прозрачной стене, глядя на выстроенные вдали серо-голубые истребители, на фигурки людей, ползающих по их крутым фюзеляжам. — Да! Если на лице человека за час до полетов следы душевной катастрофы и с утра этого человека кто-то разыскивает по полковым телефонам... Выходит, кто-то знает о наших летчиках побольше, чем мы с вами?

Темные глаза майора похолодели, губы тронула вежливая улыбка, отчего смуглое татарское лицо его стало жестким.

— Товарищ полковник, я не считаю себя обязанным заниматься сердечными тайнами летчиков. Я знаю одно: старший лейтенант Куликов готов к полетам. Случись с ним здесь три катастрофы подряд, в небе я все равно предпочту иметь рядом Куликова, а не какого-нибудь Варина, который проворен лишь на грешной земле. Я летчик и командир, а не девчонка.

— При чем тут Варин? — спросил полковник настороженно.

— О Варине, кстати. Боюсь, он снова нарушил режим и прогулял вчера до зари. Если доктор подтвердит, ему придется смотреть на полеты издалека.

Полковник снова подошел к стеклянной стене, не желая, чтобы комэск видел его лицо.

— Этот дерзкий татарин знает больше, чем говорит. Что он знает?..

«...А в телефоне-то был голос дочери... В котором часу она вчера возвратилась? Пришел домой — уже спала. Спала ли? Зато совершенно ясно, что Куликов не смыкал глаз. Почему? И почему этого не видит комэск? Он и раньше к Куликову благоволил, а теперь — едва тому досрочно присвоили старшего лейтенанта — смотрит на него как на крылатого бога. Слепнет от любви, что ли?..»