Но откуда узнал командир, что старший лейтенант Куликов всю ночь видел в окне тусклые звезды?.. Отстранение от полетов всегда тяжело, а теперь оно усиливало ощущение тупой занозы в груди. В небе, возможно, он освободился бы от нее. Надолго ли? Для этого ему, пожалуй, надо родиться заново. Говорят, в течение жизни люди как бы рождаются несколько раз. Когда-то было такое и с Алексеем. Будет ли еще?..
...Команда полковника по селектору собрала его, как пружину:
— Старший лейтенант Куликов, к самолету!
Алексей кинулся в дверь с неожиданной веселой легкостью: все же это славно, что кроме земных дел существуют небесные!..
Задание он получил, сидя в кабине...
Волна грома, отстав, катится уже где-то далеко позади, то ли звенит турбина, то ли небо, расколотое острой сталью, проваливаются под ноги редкие облака, только солнце летит рядом, прирастая к угольчатому крылу, да горы, угрюмо дымясь, тянутся по горизонту, указывая путь. Зеленым, отуманенным зеркалом качнулся внизу край океана. Зеркало прогнулось, ушло в бескрайность, под белую, мутную пелену, над которой уже вырастали крутые нагромождения туч. Глаз не достигал их вершин, — быть может, дыхание океана вынесло их туда, где летают лишь перистые облака, где в полдень на фиолетовом небе стоят колючие звезды?
Куликов мог легко перепрыгнуть и такую «стену», оставить грозы далеко внизу, однако он набрал заданный эшелон и знал, что вот-вот придется нырнуть еще ниже — под самые тучи. Знал и о том, что полоса чистого неба невелика; ее создавал горный хребет — он отбрасывал каменным плечом самые упорные циклоны. Облетая его, циклоны закручивали воздух над океаном в гигантские воронки, нещадно трепали обширный район моря. В эту пору здесь полыхали грозы, какие случаются разве в тропиках.
Воздух белел, он походил уже на разбавленное молоко, тучи, зачернев, набычились, стремительно пошли на Куликова. Истребитель снижался, его по-прежнему вела земля — Куликов пока не обнаружил цели.
Истребитель шел в тучах, пронзая их, подобно артиллерийскому снаряду. В маленьком мирке приборов, сжатом сталью и бронестеклом фонаря, едва озаренном цветными звездочками индикаторов и мерцанием экрана, Куликов был дома. Его машина с ним — она разгадывает начинку туч по курсу, она остережет и подскажет, не обманет и не предаст. Нет ничего на свете вернее машины, которую знаешь и любишь. Ведь у такой машины твой характер...
Вот она, цель: крохотное, дымное пятнышко на экране, — и тотчас убран газ, выброшены тормозные щитки, разница в скоростях так велика, что цель не удаляется, а летит навстречу, хотя Куликов ее догоняет.
Все-таки странно это — выходить на цель, чтобы спасти ее. Летчик-истребитель Куликов привык к другому.
Море, седое от пены, возникло близко, — казалось, машина заденет волну. Однако в небе меньше всего верил Куликов внезапному впечатлению. Он верил прибору. Спокойно переводя машину в горизонтальный полет, увидел «цель».
Тускло-серый двухмоторный турбовинтовик походил на усталую, испуганную птицу, занесенную бурей в открытый океан и тоскливо ищущую глазами берег. Вмятины на фюзеляже, задранная в одном месте обшивка крыла, даже нос самолета угрюмо опущен, а крылья, кажется, вот-вот сложатся. От появления истребителя турбовинтовик шатнуло. Пилот мог напугаться: он не знал, где летит и с чем явился этот стальной треугольник с красной звездой на киле, выброшенный из тучи подобно наконечнику гигантского копья. Куликову его самолет казался красивейшей в мире машиной, но таков ли он для чужих глаз?
На вираже Алексей издалека лег на пересекающийся курс впереди иностранца, призывно покачал крыльями. Его поняли «с полуслова». Готовность и воскреснувшая надежда читались в том, как лайнер поспешно качнул в ответ крылом, как торопливо стал менять курс, как облегченно приподнял тяжелый дельфиний нос. Алексей снова развернулся, зашел сзади и, рискуя дать просадку до разъяренных волн, стал приближаться на самой малой скорости. Помогая ему, лайнер пошел быстрее, какой-то момент они летели рядом, крыло к крылу. Слегка накренив машину, чтобы его лучше видели, Куликов для верности несколько раз указал рукой направление полета. Из-за стекла пилотской кабины ему кивал обнаженной седой головой старый летчик. Рядом к стеклу приникла девушка в светло-синем костюме стюардессы — одной рукой махала Куликову, другой утирала слезы на смеющемся красивом лице. И по всему борту лайнера в стеклах иллюминаторов белели человеческие лица, а в одном два сразу — женщины и девочки...
Близко внизу бушевал океан, словно хотел доплеснуть до самолетов, словно его бесило, что добыча, бывшая так близко, теперь ускользает. «На сей раз обойдешься, старик!..»
Океан призвал на помощь грозу. Теперь, когда самолеты шли к берегу, ее фронт быстро надвигался справа, огонь молний уже пробивал толщу ближних туч, их растрепанная, грязно-серая кромка и пенное море внизу поминутно озарялись.
Но и у Куликова были союзники.