Время ангелов

Маркус скрыл свое удовольствие, вызванное провалом изобретательной попытки Лео солгать ему и его откровенным признанием. Маркус сурово прочел юноше нотацию о том, как важно быть правдивым, и бросил несколько слов об опасностях азартной игры. Затем он перешел к обсуждению будущего Лео и убедительно доказывал, что тому следует бросить технический колледж, вернуться к их с Маркусом прежнему замыслу и закончить университет по специальности французский и русский языки. Маркус даже предложил, если Лео решится на такую перемену, ассигновать эти триста фунтов, которые тот так своевременно возвратил ему, как своего рода образовательный фонд, необходимый мальчику, чтобы преодолеть финансовые трудности, связанные с переменой учебного заведения. Лео, проявляя сдержанность, слушал серьезно и с благодарностью и наконец сказал, что обдумает этот вопрос. Они простились теплым рукопожатием, и Маркус сделал вывод, что ошибался, думая, будто Лео не испытывает привязанности к нему. Мальчик явно любил его. Теперь, когда Лео вырос, они могли стать друзьями.

— Ты кажешься вполне довольным собой, — заметила Нора. — Еще чаю?

— Нет, спасибо.

— Насколько я поняла из твоей искаженной версии тирады Карела, он заявляет не только, что нет Бога и человеческая жизнь бессмысленна, но также, что непрочное царство морали само по себе иллюзия и теперь тоже приближается к концу и впредь человечеству суждено стать жертвой безответственных психологических сил, которые твой брат колоритно назвал ангелами. И эти, как мне кажется, довольно мрачные новости, похоже, вознесли тебя на седьмое небо от наслаждения. Интересно — почему?

Маркус покачал головой.

— Ты не понимаешь, — сказал он. — Это отчасти от того, что Карел говорит правду, а правда всегда немного подбадривает, даже когда она ужасна. Кант понимал это. В его словах присутствует своего рода надежда, хотя и трудная. Он сам это видел, но в то же время и отрицал.

— Идея о том, что правда всегда подбадривает, кажется мне романтической глупостью, и меня удивляет, что ты приписываешь ее Канту. Если бы мне завтра сказали, что у меня неизлечимый рак, я не испытывала бы бодрости. Но о какой надежде ты говоришь?

— Ну, я полагаю, что в действительности обе эти идеи составляют одно. Ситуация ужасна, но, несмотря на это или, возможно, благодаря этому… я хочу сказать, человеческий дух может отреагировать.

— Иногда может, иногда — нет. Сигарету?

— Спасибо. Конечно, Карел прав, когда говорит об абсурдном оптимизме всей философии, вплоть до нашего времени, и он прав, что люди, делающие вид, будто обходятся без идеи Бога, в действительности так не думают. Нужно научиться жить, отказавшись от идеи о том, что Добро является в какой-то мере Богом. Это трудно.

— Что ж, ты получил философское воспитание, а я нет, — сказала Нора, — но я не вижу причины ни подтверждать, ни отрицать, что Добро — это Бог. Я все еще обязана платить по своим счетам. Привычная мораль существует и всегда будет существовать, что бы ни говорили философы и теологи.

— Интересно, — задумчиво произнес Маркус. — Интересно, у тебя здравый смысл занял место веры. Я по-своему завидую тебе.

— Нет, не завидуешь. Ты ощущаешь свое превосходство надо мной. Во всяком случае таких, как я, — большинство, слава Богу.

— Большинство в конечном итоге живет за счет избранного меньшинства.

— В конце концов, большинство решает, кто является избранным меньшинством. Я не намерена беспокоиться, потому что такой человек, как Карел, потерял самообладание. И я бы сказала то же самое, если бы считала его гением, а не бедным безумцем, нуждающимся в нескольких сеансах электрошока.

Был ли Карел безумен? — снова спросил себя Маркус. Он мог знать правду, даже если и был безумен. Какая страсть! Маркус теперь осознал, что никогда не видел такого духовного океана, в котором его брат, по-видимому, потерпел кораблекрушение. Хотелось бы ему разделять твердую веру Норы в мир здравого смысла. Или, скорее, она была права — он не хотел этого.

— Разговор с Карелом разрушил твою книгу? — спросила Нора.

— Да.

После разговора с Карелом, полностью приняв его позицию, Маркус понял, что его книга не годится. Она была, как выразился Карел, наивной теологией. Конечно, он напишет другую — лучше, правдивее, с настоящей страстью. Но эта бесполезна. Его версия онтологического доказательства не возымеет действия.

— Ангелы встали на пути, — сказал он.

— Ты скоро станешь таким же сумасшедшим, как и твой брат, — сказала Нора.

Маркус припомнил слова Норы о сумерках умирающей мифологии, сводящих людей с ума. Однако если человек прошел достаточно далеко по этой дороге, то должен быть выход. Или это «должен» — всего лишь старая иллюзия, неизбежно повторяющаяся? Но может, исчезновение Бога сделает наконец возможной настоящую добродетель, ту добродетель, которая хороша сама по себе без всякой выгоды? Или Карел прав, что это настолько недостижимый идеал, что мы не можем даже дать ему имени? Неужели не было ответа Карелу? Разве нет ничего одновременно доброго и реального?