Время банкетов. Политика и символика одного поколения (1818—1848)

Из либеральной «Парижской газеты» мы знаем, что на церемонии присутствовали госпожа супруга дофина и герцогиня Беррийская, а апостолов изображали дети, и каждому из них после омовения ног король вручил «тринадцать монет по двадцать франков в мешочке, расшитом королевскими лилиями», а затем подносил каждому из них тринадцать блюд, фунт хлеба и кувшин вина. Описание, сделанное герцогиней де Майе, хотя и относится к чуть более раннему периоду, совпадает с процитированным нами полностью, за исключением мелких деталей³⁶⁰. Смысл этой архаической церемонии был совершенно ясен для всех: с одной стороны, точно так же как причащение под обоими видами, она указывала на сакральный статус государя, поскольку он был единственной мирской особой в королевстве, имеющей право участвовать в подобном ритуале, который уравнивал его с папой и епископами, слугами Иисуса Христа³⁶¹. Церемония эта неопровержимо свидетельствовала о том, что источник королевского могущества заключается в божественном благословении, ведь король в этот день отождествлял себя с Христом, омывшим ноги апостолам. Реставрированная монархия зиждилась на божественном праве, и описанная церемония доказывала это гораздо убедительнее, чем лечение золотушных возложением рук, с которым она была исторически связана; Марк Блок показал, что в Новое время французские и английские короли возлагали руки на золотушных в Страстной четверг, а перед этим омывали ноги бедным. В Англии обе церемонии прекратились почти одновременно, в период между восшествием на престол Вильгельма Оранского и воцарением первого короля Ганноверской династии³⁶².

В то же время сам факт, что король кормит своими руками тринадцать бедняков, что он подает им, в придачу к тринадцати блюдам из рыбы, хлеб и кувшин вина (очевидная отсылка к Евхаристии), а также вручает каждому весьма значительную сумму (260 франков, то есть трехмесячный заработок парижского рабочего, поэтому неудивительно, что, как заключает герцогиня де Майе, «они удалились весьма довольные»³⁶³), — все это еще раз обнажает архаическую сторону королевской власти, столь любезную приближенным Карла Х; король, наместник Господа в своем королевстве, выступает для всех своих подданных в роли отца-кормильца, ибо в конечном счете только он один распределяет между ними богатства королевства, вверенного ему Небом. Одним словом, нельзя не согласиться с Лафайетом, воскликнувшим в разговоре о приближенных Карла Х и самом короле: «Ничего не поделаешь, эти люди отстали от нас на три столетия!»