Время банкетов. Политика и символика одного поколения (1818—1848)

Единодушие достигалось не повсюду (в деревнях Вандеи трехцветные знамена восторга не вызывали), а главное, продлилось оно недолго. Однако судьба символов, находившихся в центре первых гражданских банкетов, оказалась различной: бюсты нового государя сохраняли довольно большую символическую ценность в первые годы Июльской монархии, что доказывают многочисленные случаи профанации, на которые шли противники нового режима³⁹⁵. Однако очевидно, что десакрализация бюстов началась очень скоро; пятнадцать лет спустя, в 1847 году, когда консерваторы по-прежнему бурно обсуждали, был ли произнесен на том или ином банкете тост за короля (политическое benedicite³⁹⁶, как саркастически выражался Ламартин, который без этой «молитвы» прекрасно обходился), никому уже не приходило в голову увидеть тревожный симптом в отсутствии бюста короля на банкетах реформистов³⁹⁷. Никто не возмутился тем, что этого бюста, по-видимому, не было в сентябре 1847 года на банкете в Страсбурге: там по обеим сторонам от трибуны помещались два больших полотна, изображающих Францию и Свободу.

Напротив, в течение всего периода Июльской монархии только устроители легитимистских банкетов в День святого Генриха вывешивали белые и зеленые флаги, чтобы не отмечать праздник под сенью трехцветных знамен. Во время последней кампании банкетов осенью 1847 года трехцветные знамена виднелись повсюду, как правило, целые пучки знамен висели на стенах, порой знамена реяли по обеим сторонам трибуны, причем некоторые из этих знамен имели славную историю (например, в Дижоне — знамя волонтеров 1793 года). Нередко рядом были вывешены знамена народов, считающихся братскими: либо независимых и желательно республиканских (знамена швейцарские и Соединенных Штатов), либо угнетаемых и стремящихся обрести свободу (Италия и, конечно, в первую очередь Польша). Но не видно было ни бельгийских знамен (которые появлялись в начале 1830‐х годов), ни, разумеется, британских³⁹⁸. Ведь те знамена, которые появлялись рядом с трехцветным на собраниях реформистов, не должны были соперничать с ним, а главное, сеять рознь среди участников.

Штатские и военные

Продолжим рассказ о первых днях жизни при новом режиме в Маконе, как ее описывает «Газета Соны и Луары», орган префектуры, в ту пору еженедельный. В воскресенье 1 августа приходят известия из Парижа, подтверждающие падение старой власти; вечером этого дня происходит реорганизация маконской национальной гвардии; назавтра, в понедельник, в городе объявляют о создании временного правительства и о том, что над парижской ратушей реет трехцветное знамя; во вторник префект Пюимегр слагает с себя полномочия и передает власть департаментской комиссии, созданной только что из главных местных либералов. В среду происходит следующее:

Господа офицеры гарнизона, украсившие себя кокардами патрио­тических цветов, присутствовали на патриотическом банкете, устроенном в их честь членами центральной комиссии и некоторыми жителями города. В той самой зале, где недавно избиратели-конституционалисты чествовали г-на графа де Рамбюто, военные и штатские жители города, собравшись по поводу столь прекрасного торжества, наперебой высказывали самые пылкие пожелания относительно судеб отечества.

Оркестр, составленный из полковых музыкантов, исполнил различные симфонии и сыграл ту старинную национальную мелодию, что посвящена «единственному королю, о котором народ хранит воспоминания», тому королю, который «поседел в победных сражениях и, хотя мог бы властвовать бесконтрольно, без колебаний вверил надзор за своими действиями представителям нации».

Затем последовали тосты («За свободу», «За родину», «За наместника королевства», «За отважный четвертый полк легкой пехоты»…) и речи, которые произнесли, в частности, академик Лакретель и адвокат Тондю, председатель комиссии, которая управляла текущими делами департамента в течение двух недель, до прибытия из Парижа нового префекта.