Время банкетов. Политика и символика одного поколения (1818—1848)

Лионские республиканцы решили пустить его в ход следующей весной, но на сей раз встретили решительное сопротивление властей. 21 апреля 1833 года «Сборщица колосьев», орган самых радикальных республиканцев департамента Рона и предмет сильнейшей ненависти властей, опубликовала приглашение на банкет, организованный Лионской ассоциацией борцов за свободу печати. Приглашение было адресовано всем патриотам из Лиона и прилегающих областей. Газета писала:

Безупречное стремление к порядку, одушевляющее патриотические массы, доказало, что, кто бы ни стремился этому помешать, на всех собраниях патриотов всегда будет соблюдаться спокойствие. Банкет состоится в лионском «Элизиуме», что в квартале Бротто. На нем будут представлены все лионские корпорации. Две сотни комиссаров, выбранных из всех сословий, возьмут на себя распределение билетов, которое закончится за несколько дней до банкета. Исполнительная комиссия не покладая рук занимается подготовкой этого празднества, которое обещает быть совершенно блистательным.

Циркулярное письмо, отправленное сочувствующим в соседних городах и департаментах, приглашало их прислать свои депутации либо адреса с выражением поддержки⁴²⁵. Дата объявлена не была, но предполагалось устроить банкет в начале мая и посвятить его чествованию Гарнье-Пажеса и некоторых других адвокатов, сочувствующих крайне левым; они намеревались прибыть в Лион ради защиты республиканских газет, которым, по мнению Лионской ассоциации борцов за свободу печати, угрожало окончательное уничтожение: против ежедневной газеты «Провозвестник» было возбуждено одно дело, а против «Сборщицы колосьев» — целых пять. Следовало поддержать их большой протестной манифестацией, в которой, как надеялись организаторы, примет участие Шарль Филиппон, директор знаменитого сатирического листка «Шаривари», также постоянно подвергавшегося судебным преследованиям.

Каких конкретных результатов ждали республиканцы от этого «торжественного смотра демократических сил»⁴²⁶, от этой мобилизации всех, кто разделяет патриотические убеждения? Уже в первом письме на эту тему, написанном 21 апреля, Гаспарен, прекрасно информированный, сообщает об амбициозных целях организаторов: собрать шесть тысяч человек⁴²⁷. Число для того времени неслыханное, и это заставляет Гаспарена задаться вопросом: «Следует ли нам допускать устройство на наших глазах подобной федерации, даже если знать наверное, что при этом не произойдет никаких беспорядков?» 25 апреля он извещает, что «немалое количество билетов уже роздано в Лионе, а тысяча отправлена в Гренобль, где они также будут розданы стараниями братьев и друзей». Десятью днями позже он констатирует: «Устроители обратились к рабочим всех сортов; повсюду ловкие агенты распределяют билеты. Ради того чтобы сбыть этот товар, употребляются невиданные усилия». Он прибавляет также, что если бы не запрещение и не отступничество Гарнье-Пажеса, число подписчиков могло бы достигнуть десяти и даже двенадцати тысяч. Подобная толпа должна была произвести впечатление, показать властям и населению мощь и дисциплинированность республиканской партии, а также, в ближайшей перспективе, ради спасения лионской республиканской прессы оказать давление на присяжных⁴²⁸.

Гаспарен принял решение немедленно запретить манифестацию собственным постановлением, даже не дожидаясь мнения министра. Он прекрасно знал, что действует почти незаконно, что местные сторонники оппозиции ему на это укажут, и сознавал необходимость привести своему начальнику, которому, возможно, придется оправдывать эту меру в палате депутатов, аргументы в пользу своего решения: отчего он запретил весной то, что разрешил осенью? Руководители Лионской ассоциации борцов за свободу печати напомнили префекту, что в сентябре он заверил их: они в своем праве. Префект не без административного лукавства возразил, что в сентябре речь не шла о банкете откровенно республиканском, а такой банкет он, как защитник монархии и существующих установлений, допустить не может. В самом деле, объясняет он министру, обстоятельства переменились полностью; в сентябре

ассоциации не разрастались, республиканизм не обнажил свое истинное лицо, он не шествовал с высоко поднятой головой, он не объединил вокруг себя всех недовольных. Толпа честных граждан могла обмануться, оскорбиться суровыми мерами, принятыми против того, что в ту пору казалось всего-навсего невинной забавой нескольких возбужденных умов, и эта суровость могла увеличить ряды оппозиции, могла подтолкнуть низшие классы к защите людей, ставших жертвами преследованиями. <…> Нам не следовало первыми объявлять войну, следовало дождаться такого объявления от противника и привлечь на нашу сторону всех людей мирных.