Время банкетов. Политика и символика одного поколения (1818–1848)

Вывод, который отсюда следует, прост и революционен: если до сих пор любой духовный прогресс человечества осуществлялся в форме общей трапезы, если эта общая трапеза в самом деле служила «и духовным, и земным основанием всех древних законодательств Запада», как Леру, по его мнению, сумел доказать, грядущее равенство будет установлено благодаря трапезе, будет зиждиться на трапезе (заметим в скобках, как блистательно Леру выходит из затруднения, которое на первый взгляд представляет еврейская Пасха; он показывает, как у иудеев пространственные категории превращаются во временны́е и происходит периодическое перераспределение богатств и установление равенства в каждую субботу, в каждый субботний год и в каждый год юбилейный). Другими словами, Леру основывает сравнение между различными периодами и различными цивилизациями на анализе (который можно было бы назвать предструктуралистским) социальных и политических взаимоотношений внутри круга или общей трапезы; в то же время он указывает на пир, банкет как на способ достичь полного и абсолютного равенства, которое и есть цель исторического развития общества.

По приведенному выше замечанию Ренана очевидно, что потомки не поняли Леру. Он пал жертвой сначала антисоциалистической пропаганды времен Второй республики, которая охотно потешалась над ним, над его склонностью находить повсюду триады, над его шевелюрой — как говорили насмешники, такой же спутанной, как и его идеи. Наконец, годы изгнания после 2 декабря, проведенные на острове Джерси, шумная ссора с Гюго, последнее сочинение, «Побережье Самареза», философская и одновременно автобиографическая поэма в прозе, — все это мешало принять всерьез предшествующее творчество Леру, хотя подспудное его влияние, как показал Жак Виар, различимо во французском социализме вплоть до Первой мировой войны. Но если потомки долгое время пренебрегали его трудами и считали его мысли путаными, это не значит ни что его не понимали современники или во всяком случае их большая часть, ни что он был мыслителем-маргиналом, вовсе не оказавшим влияние на социальное движение его времени; нет, дело обстояло совсем не так.

Чтобы понять глубокую оригинальность Леру, небесполезно будет, полагаю, обратиться не к его интеллектуальной биографии, которой посвящено множество превосходных работ, но к истории его вхождения в интеллектуальные и политические круги; благодаря этому мы, возможно, поймем, каким образом он пришел к мысли приписать пиру, банкету основополагающее значение в становлении человечества.

Пьер Леру родился в 1797 году и, так же как Мишле, который был младше его на год, происходил из очень скромной семьи: отец его был лимонадчиком, мать — модисткой. Но, в отличие от будущего историка, этот блестящий ученик слишком рано потерял отца и смог окончить среднюю школу только благодаря стипендии имперского правительства. Шесть лет, с 1808 по 1814 год, он был пансионером в Реннском лицее; там он получил солидное классическое образование и завязал ценные дружеские связи, к которым мы еще вернемся. Но на этом все его обучение закончилось: ему пришлось отказаться от намерения поступить в Политехническую школу, потому что нужно было зарабатывать на жизнь и кормить семью. После короткого опыта службы у биржевого маклера (внушившей Леру сильное отвращение к финансам и финансистам) он сделался типографским рабочим. В ту эпоху для образованного и умного человека из народа такой выбор был вполне логичен. Так же поступил чуть позже его брат Жюль, но были и другие примеры: вспомним юного Прудона, который несколько лет спустя избрал тот же путь в Безансоне. Естественно предположить, что и юный Мишле, сын печатника, тоже стал бы типографским рабочим, не будь у него семейной поддержки, позволившей ему окончить обучение. Леру трудился в типографии в должности фактора, распоряжающегося всеми работами, в течение десятка лет.

Благодаря этим двойным корням, двойному опыту Леру в своем поколении — фигура уникальная. Он одновременно и наследник классической культуры, которую, впрочем, изучил не полностью и осмыслял критически, и пропагандист республиканских, а затем социалистических ценностей в весьма своеобразной среде — в кругу столичных типографских рабочих, которые ощущали и сознавали себя авангардом социального прогресса и рабочего класса.