Время банкетов. Политика и символика одного поколения (1818–1848)

Зная о политических симпатиях двух авторов, мы не удивимся тому, что сцену последнего банкета они изображают по-разному, тем более что и жанровые условности в обоих случаях различны (Дю Шателье сочиняет псевдотеатральные исторические диалоги, Бартелеми — эпопею в стихах). У Дю Шателье банкету посвящена предпоследняя сцена, в которой читатель в последний раз слышит речи самих жирондистов: завершается пьеса сценой казни, которая описывается репликами очевидцев, наблюдающих за экзекуцией на площади Революции. Сцена банкета нарисована довольно неловко[694], портрет всей группы лишь набросан, поскольку за исключением Верньо, который показан как человек, не лишенный слабости и сомнений, автор дает слово только Буайе-Фонфреду и Дюко, трогательным своей юностью, присягнувшему епископу Фоше, пастору Лазурсу и, наконец, Жансонне, который произносит единственный тост («Граждане, за Республику и за департаменты! Пусть же наша кровь поможет французам проникнуться истинным чувством свободы! Все: Да здравствует Республика!»). Весь отрывок дышит очевидным историческим оптимизмом, как показывают последние слова, вложенные в уста Верньо: «Сейчас уже немало несчастных отдали жизнь за религиозную терпимость; другие пожертвуют собой ради терпимости и свободы политической. Нет, человеку не суждено прозябать в рабстве. <…> Счастливы народы, имеющие своих мучеников! Счастливы люди, чье имя станет символом свободы!» Со своей стороны, Бартелеми в полутора сотнях строк, посвященных последнему вечеру в Консьержери, дает на мгновение слово лишь одному Верньо; тот прославляет мужество жирондистов, которые «как праздник, смерть встречали» и которые были принесены в жертву, поскольку народ, как объясняет поэт в предисловии, «искал спасения любой ценой и в ослеплении своем видел выход в одном лишь терроре». Он сравнивает осужденных с героическими гладиаторами, которым народ, однако, отказывает в помиловании, а последний банкет уподобляет «свободной трапезе римских исповедников»; разумеется, он вкладывает в уста Верньо знаменитое сравнение с «детьми Сатурна», рифмует комиции с проскрипциями, толкует об окровавленном жертвенном алтаре и называет палача «жертвоприносителем». Весь пассаж, как видим, очень сильно насыщен античными реминисценциями, по преимуществу римскими (исключая сравнение Верньо с молодым Александром), и по этой причине Бартелеми счел необходимым в примечаниях указать читателям, что «люди этой ужасной эпохи» (то есть эпохи революционной) не только с удовольствием украшали свои речи мифологическими сравнениями и «поэтическими образами, заимствованными у древних греков», но также и «подражали древним в способах жить и умирать». Две тирады или, точнее, назидания, которые в поэме вложены в уста Верньо, напоминают, что революционный долг предписывал жирондистам готовность к самопожертвованию, что без жертв нельзя добиться свободы (ибо нынешние борцы «возводят на костях и кровью умащают» здание нового мира ради того, чтобы потомки, «узрев, какой ценой оплачена свобода, наследие отцов хранили всем народом»), наконец, что они обязаны до самой последней минуты оставаться твердыми и едиными, если не желают опорочить свое дело и свою жизнь.