Время банкетов. Политика и символика одного поколения (1818–1848)

В наших рядах мы насчитываем несколько почтенных представителей Франции: это банкиры, чьи дома оказывают значительное влияние на общественный кредит, выдающиеся литераторы, уже сегодня делающие честь нашим академическим корпорациям, и другие, те, что однажды сделают честь свободе, на защиту которой они ныне встают. Пускай газеты, охраняющие привилегии, обращают внимание на смешение плебеев и знати, людей низшего сословия и людей, занимающих высокие должности, людей скромного достатка и людей состоятельных: в наших рядах имеют значение только познания, патриотические намерения и способность принести пользу[211].

Поэтому за одним столом на банкете сидят бок о бок протестанты и католики. В списке, отправленном министру, префект Нижнего Рейна обозначил вероисповедание подписчиков, принявших участие в банкете в честь Бенжамена Констана. Протестанты составляют подавляющее большинство, но из ста семи подписчиков семнадцать — католики (а в списке адвокатов из десяти присутствующих католиков шесть). Префекта удивляет наличие в списке депутата Сагльо, поскольку он не только католик, но и связан узами свойства с Юманном, который, судя по всему, ненавидит Констана. Отчеты о банкете в «Бургундском винограднике» называют в числе гостей банкира Бенуа (Бенедикта) Фульда, чье иудейское происхождение ни для кого не составляло тайны. Наконец, нужно напомнить, что роялистская пресса была особенно скандализирована присутствием на знаменитом парижском банкете двух «цветных» гостей. «Белое знамя» в связи с этим клеймит позором не только тех депутатов, которые приняли участие в «кабацкой оргии», но и тех, которые в ней не участвовали, а потому «не смогли чокнуться с мулатами Фабьеном и Биссетом и высказали комиссарам либерального пикника свои подлые сожаления по этому поводу»[212].

Смысл либеральных манифестаций

Мы видели, что начиная с весны 1820 года перед лицом власти, которая совершила явственный крен вправо, столичным и провинциальным либералам пришлось отказаться от тех форм политической деятельности, какими они пользовались прежде, и искать новые. Парламентский путь был, судя по всему, закрыт из‐за роялистского большинства, которое благодаря закону о двойном голосовании должно было еще усилиться ближайшей осенью и в котором число ультрароялистов постоянно увеличивалось. Пресса, по крайней мере на время, вновь подпала под власть цензуры. По этим причинам часть либеральной парижской молодежи решила заняться тайной деятельностью и в союзе с крайне левыми депутатами Лафайетом, Манюэлем и д’Аржансоном готовить государственный переворот. Первой попыткой стал заговор 18 августа 1820 года, раскрытый в последний момент. Тогда для большей надежности несколько юношей основали под покровом не слишком ортодоксальных масонских лож разветвленную тайную организацию по образцу итальянских, а точнее, неаполитанских карбонариев.

Но на подготовку государственного переворота могло отважиться только ограниченное меньшинство решительных борцов: студентов, приказчиков, отставных офицеров и унтер-офицеров, тоскующих по наполеоновской армии; что же касается большинства городского населения, оно для выражения своего отрицательного отношения к реакционной политике правящего режима нуждалось в формах публичных. Поэтому с лета 1820 года начались поиски таких форм — открытых, мирных и по возможности законных, в которых свои политические чувства могли бы выплескивать не только немногочисленные представители цензитарной элиты, но и простые патриоты. Если прибегнуть к словарю социологии общественных движений и использовать понятие, введенное в обиход Чарльзом Тилли, либералы 1820 года изобрели специфический репертуар политического действия, в который входили формы различного происхождения, и одной из них, занимавшей особое место, как раз и был банкет[213].