Время банкетов. Политика и символика одного поколения (1818–1848)

Все истории Реставрации уделяют особое внимание триумфальной поездке Лафайета по Оверни, Дофинé и Лионнé летом 1829 года. «Генерал Лафайет выехал из Парижа и узнал о назначении кабинета 8 августа, находясь в Пюи. Тотчас вожди либеральной оппозиции сообща устроили в его честь банкет: вечером город был иллюминован, а путешествие его с этих пор приобрело политический характер», — пишет старый историк Реставрации[267]. На самом деле «герой двух миров», пожелавший после двенадцатилетнего отсутствия посетить родную Овернь, двинулся в путь в середине июля, задолго до назначения нового министерства, и ему уже был оказан восторженный прием в Клермон-Ферране 18 июля, а в Иссуаре 29-го. В обоих этих городах патриотическая буржуазия устроила в его честь банкет, в Клермоне с участием полутора сотен, а в Иссуаре — сотни подписчиков. Но старый историк прав в том, что продолжение Лафайетова путешествия было совершенно триумфальным: даже в самых маленьких городках, через которые он проезжал, его встречали почетными эскортами и приветственными криками, в его честь возводили триумфальные арки, а именитые горожане считали своим долгом устроить в его честь банкет. Из Пюи, расположенного неподалеку от его родового имения, он отправился в Иссенго и Аннонне, потом посетил Вьенну, Вуарон и наконец добрался до Гренобля, у ворот которого ветеран революционных событий, первый выборный чиновник города, увенчал его серебряной короной с дубовыми листьями. Остановился он в доме Огюстена Перье, депутата от Изера, и под окнами в его честь исполнили серенаду; затем настал черед «банкета, на котором присутствовали две сотни нотаблей, среди которых господа Мерийю и Созе, в ту пору лионский адвокат[268]; в зале были также замечены господа Фор и Огюстен Перье, депутаты от Изера. На этом банкете г-н Камиль Тессер произнес тост за генерала Лафайета, а тот в своем ответе напомнил, что именно в Дофинé раздались первые голоса в защиту здравого смысла и были сделаны шаги в сторону политического равенства. „Здесь развевалось, сказал он в заключение, первое знамя свободы, здесь показались первые признаки политического равенства, здесь отыщется при необходимости якорь спасения“». Наконец, когда 5 сентября Лафайет приехал в Лион, восторги населения достигли совершенно невообразимого размаха. Десятки тысяч человек высыпали на улицу, чтобы увидеть Лафайета и составить ему почетный эскорт; назавтра в великолепной зале Гайе в его честь устроили банкет на пятьсот персон, на котором присутствовали самые видные представители лионской торговли и адвокатуры. До этого времени власти наблюдали за триумфами генерала без удовольствия, но им не препятствовали; но тут чаша терпения переполнилась и, судя по всему, администрация начала подумывать о том, чтобы положить подобным манифестациям конец. Парижские крайне правые журналисты, кстати, удивлялись тому, что это не было сделано раньше[269]. Лафайет мудро сослался на необходимость повидаться с родственниками, чтобы уклониться от приемов, которые собирались устроить ему либералы из долины Соны и из Дижона и которые придали бы его возвращению в Иль-де-Франс нежелательное сходство с возвращением Наполеона с Эльбы четырнадцатью годами раньше. Поэтому в конце сентября он без всякой огласки вернулся в свое поместье Лагранж в департаменте Сена и Марна[270].

Это триумфальное путешествие — достойный ответ на то, которое король совершил в прошлом году по востоку Франции, — было щедро использовано либеральной пропагандой: брошюры, отпечатанные десятками тысяч экземпляров, повествовали о приеме, оказанном «человеку, который служит самым верным и самым чистым воплощением всего самого славного, что есть в нашей революции», как выспренно восклицал клермонский «Друг Хартии». Прием этот воспринимался также как протест против контрреволюционных планов, приписываемых министерству. Конечно, можно сослаться на то, что Лафайет объехал лишь области, которые были известны своими патриотическими и «неблагонадежными» настроениями, от Оверни, где антидворянские предрассудки были на редкость сильны, до таких старых очагов непокорности, как Виварé, Дофинé и Лионнé. Но важно подчеркнуть, что в большей части Франции банкеты и другие либеральные выступления, начавшиеся в конце июля, не прекратились ни осенью, ни зимой. Прервавшись на время очень короткой парламентской сессии, во время которой депутаты проголосовали за адрес двухсот двадцати одного, они вновь возобновились после роспуска палаты и продолжались до начала избирательной кампании, то есть до середины мая. Наконец, в начале лета последовали один за другим банкеты в честь избранных или переизбранных депутатов. Таким образом, и до, и после банкета в «Бургундском винограднике» во Франции развернулась настоящая общенациональная кампания банкетов, во многих отношениях сравнимая с кампанией 1847 года, однако историки не обратили на нее никакого внимания, и вот уже более столетия никто о ней не вспоминает[271].