Время Бояна

Был канун Нового года по старому календарю, начиналась лёгкая метель, московские ёлки всё ещё красовались на площадях. Что ж, замечательный «подарок» от газеты, которую я когда-то на её же страницах призывала выписывать. Не уверена, что смогу повторить эту рекомендацию. Есть вещи, не прощаемые ни в человеческих отношениях, ни в литературной полемике.

Материал В. Огрызко продолжает серию публикаций о жизни и творчестве Юрия Кузнецова. Замечательная, благородная цель: запечатлеть свидетельства о безвременно ушедшем поэте, составить подробное и объективное жизнеописание. Это тем более важно сегодня, когда стихотворные сборники Юрия Кузнецова даже в его родном городе, Тихорецке, «списываются» из библиотек под предлогом их «устарелости» (эта информация прозвучала на конференции, посвященной памяти Вадима Кожинова; форум проходил в октябре 2010 года в Армавире). У меня у самой есть опыт создания книги о поэте (мой герой — Валентин Сорокин), и я знаю, что точная передача даже духовно близкого художественного мира — задача вовсе не простая.

Но никакие творческие трудности не могут оправдать «художественный метод», избранный В. Огрызко. Главенствующий приём подачи материала — возвышение своего героя за счёт принижения, унижения и даже оскорбления других литераторов. Хорошо живым, они могут ответить. А что делать мёртвым? Юрию Прокушеву, например. Вот характеристики, которые автор статьи лихо раздаёт известному литературоведу: «После его убогих статей о Маяковском… Так же ужасно он писал и о Есенине… Он всегда боялся затрагивать острые вопросы в есениноведении…» То есть свои литературные изыскания В. Огрызко считает, видимо, не убогими, а талантливыми, не ужасными, а прекрасными, а сам он — бесстрашный супергерой, не боящийся ни «ига иудейского», ни суда Божьего. Но отчего же тогда храбрец вырубил из очерка Валентина Сорокина «Без друга» (опубликован в том же номере «ЛР») текст следующего содержания:

«Чувствуя приближение смерти, Акулов упрекал меня в трусости, требуя беспощаднейшего текста телеграммы к архитектору перестройки, и текст отшлифовался к полудню 18 декабря 1988 года:

Москва, Кремль, Верховный Совет СССР

До каких пор вы намерены терпеть у руля государства и партии Горбачева, болтливого человека или предателя, подчиненного полностью разрушительной идее ненавистника русского народа Яковлева, энергичного и агрессивного агента ЦРУ?

Гнездо сионизма не в Тель-Авиве, а в Москве, под главным куполом Кремля. Мы, русские писатели, требуем суда над изменниками Родины!

Иван Акулов, Валентин Сорокин

Не вякнула опричня ЦК КПСС… Письма и телеграммы отправили мы всем, всем, даже Бирюковой и Лукьянову…»

У нас ведь нет сейчас цензуры, не правда ли? Чего бояться? Был такой литературный факт, зачем его замалчивать? То есть назвать честнейшего русского писателя Ивана Акулова — пьяницей (в одном из номеров «ЛР») можно, а предать огласке его мужественный гражданский поступок — нельзя. И это — объективность? И это — честность? Настоящая храбрость — не грязью поливать достойных русских людей, а служить истине. Правду говорить о сильных мира сего. Вот где храбрость нужна!

Я неоднократно встречалась с Юрием Прокушевым при его жизни, сделала с ним большое интервью для журнала «Слово». Свидетельствую: это был глубокий, неординарный и благородный человек. Со своими особенностями, конечно (был он уже немолод в годы нашего общения). Но: если бы не его самоотверженная деятельность, не было бы в Москве памятника Есенину на Тверском бульваре (В. Огрызко любит собирать «показания», пусть поспрашивает у Сергея Филатова, руководителя президентской администрации в 90-е годы). Не было бы и академического собрания сочинений поэта. Не было бы многих хороших книг, изданных в «Современнике» в пору директорства там Прокушева.