Время борьбы

Блестящие западные артисты есть, конечно. Желание, чтобы тебя узнали в Париже и Америке, понятное.

Но невольно подумалось: а мечтает ли этот актер, чтобы его узнали в родной-то стране? Чтобы фильмы с ним смотрели, любили, ждали в сельских клубах и заводских домах культуры, на полярных станциях и пограничных заставах, в научных институтах и на судах дальнего плавания? Как любили и ждали, например, фильмы с Борисом Бабочкиным, Николаем Черкасовым, Борисом Чирковым, Николаем Крючковым, Борисом Андреевым, Петром Алейниковым, Марком Бернесом, Павлом Кадочниковым, Владимиром Дружниковым и, конечно, с Евгением Самойловым, звездой советского кино 30-х-40-х годов, замечательным мастером русской сцены.

В одном из номеров газеты «Вечерняя Москва» под заголовком «Красавца Самойлова обезображивали гримом» я прочитал о начале сценического пути актера: «В те далекие годы красивых артистов боялись, как огня, – они считались „отрыжкой“ прошлого. А юный Самойлов был невероятно хорош (вспомните его ранние фильмы). Поэтому Вивьен выпускал его только в характерных ролях и под толстым слоем грима».

– Какая глупость! – рассмеялся Евгений Валерианович, прочитав этот пассаж. – Причем здесь «отрыжка»? Вивьен, который был вторым моим театральным учителем после старого александрийского артиста Николая Николаевича Ходотова, действительно считал меня актером характерным. Соответствующие роли я у него и играл. Скажем, Кривого Зоба в горьковском «На дне»…

Было это в Ленинграде, где в 1930 году восемнадцатилетний Самойлов окончил театральное училище по курсу Леонида Сергеевича Вивьена и затем четыре года играл в руководимом им театре. Назывался – Театр актерского мастерства. Здесь же, кстати, начинали вместе с ним молодые Меркурьев и Толубеев, знаменитейшие в будущем советские артисты.

– Ну а как, – интересуюсь, – пришли вы в театральную школу?

– Любил театр. Отец нас приучал к театру с детства. Покупал билеты всегда в Александрийский, в Большой драматический… Как-то старался приобщить детей к культуре.

– Семья какая у вас была?

– Рабочая семья. Отец – путиловец. Был одно время даже мастером в пушечном цехе. А начинал чернорабочим.

Потом, когда я уже подрос и стало труднее в семье, я тоже пошел чернорабочим на Путиловский…

Евгений Валерианович долго молчит, потом продолжает:

– Так вот, о нашей теме. Тяга к культуре у отца была огромная! Очень любил книги и всю жизнь приобретал на какие-то сбереженные денежки. Когда я в 1928 году заканчивал школу, у него уже была колоссальная библиотека. Помню, он отвёл под нее целую комнату, которая была заставлена лучшими произведениями русской и мировой литературы в лучших изданиях. А когда мы с братом были еще совсем маленькие, по вечерам он читал нам Гоголя, а мы слушали… Тургенева читал…

Вот это влияние отца, приобщение нас к хорошей литературе имело для меня необыкновенно большое значение. А ведь сам он в детстве едва научился грамоте.

– Как звали вашего отца?

– Валериан Саввич.

Он говорил о родовых своих корнях. Но не менее важно – кто были его герои. На экране и сцене. Да и в жизни.

Газета «Российские вести», издание администрации президента, написала так: «Сердца четырёх», «Щорс», «Светлый путь» – для наших мам и бабушек эти названия звучат празднично. Они вспоминают, как убегали с лекций и уроков, как урывали каждый свободный часок, чтобы посмотреть еще одну киносказку, вызывавшую слёзы умиления и надежды на будущее. Молодым и прекрасным героем этих киносказок был Евгений Самойлов».

Вроде и похвалили – и пожурили одновременно. С одной стороны – «молодой и прекрасный», а с другой – «герой киносказок», то есть выдумок этих советских.

«Слёзы умиления и надежды на будущее» – тоже, конечно, с двойным дном: над теми светлыми надеждами своих мам и бабушек не перестают изгаляться! Социальный романтизм, пусть порой и наивный, но воистину прекрасный, стараются представить просто как идиотизм.

Между тем вот что сказал о себе и о своем творческом поколении народный артист СССР Евгений Самойлов:

– Мы были романтиками. Мы воспринимали жизнь добрыми чувствами, возвышенными, именно романтическими, и задачу свою видели в том, чтобы эти добрые чувства передавать людям. Получали небольшую зарплату, но работали честно, увлеченно. А о деньгах особенно и не думали – работали во имя более высокого.

Евгений Валерианович с явной досадой заметил, что сейчас актеры больше думают о том, как бы заработать. Впрочем, оговорился: чаще жизнь заставляет.

Однако есть ли сегодня в жизни нечто более высокое? Или самая заветная вершина – разбогатеть? И тогда, если ты артист, иметь возможность напоказ, как рекламу, выставлять свое богатство и роскошь – наподобие голливудских «звёзд», да и некоторых доморощенных…

Вот уж что абсолютно чуждо было Самойлову и его товарищам по искусству! Другой, как нынче выражаются, менталитет. Другим он был и у героев, которые их вдохновляли.