Время бросать камни

«Мы уже говорили, — пишет Мамин, — что тип тагильского мастерового невольно бросается в глаза, но нужно видеть этого мастерового в огненной работе, когда он, как игрушку, перебрасывает двенадцатипудовыи рельс с одного вала на другой или начинает поворачивать тяжелую крицу под обжимочным молотом: только рядом поколений, прошедших через огненную работу, можно объяснить эту силу и необыкновенную ловкость каждого движения».

В Чусовой в вагон подсаживаются сплавщики:

«Тип чусовского сплавщика, — представляет их автор, — вообще заслуживает внимания. Представьте себе простого безграмотного мужика, который вынашивает в своей голове все течение Чусовой на расстоянии четырехсот верст, с тысячами мельчайших подробностей, со всеми ее опасными местами, переборами, «бойцами», ташами, мелями и т. д. Тяжел и опасен их труд. А получают они за сплав в два месяца десять рублей, да если еще дело обойдется без штрафа».

А рядом с рабочими людьми — дельцы всех мастей, богатеющие за их счет, умеющие зашибить легкую деньгу и на золоте, и на торговле, и на водке, и на всем остальном, только имей проворство да поменьше совести.

Что делают для рабочих Демидовы, извлекающие миллионные прибыли? На девять заводов имеется… два врача. От калек, получивших увечья на «огненной» работе, отделываются грошовыми подачками.

«По отзывам всех специалистов и неспециалистов, — пишет Мамин, — которым случалось бывать на уральских горных заводах, дети мастеровых просто поражают своей смышленостью, развитием и известным художественным вкусом».

Для таких одаренных ребятишек существовала живописная школа. Владельцы посчитали, что она ложится тяжелым бременем на их плечи. Ее ликвидировали.

Автор благодарен земству, которое без помощи Демидова на его заводах за десять лет создало пятьдесят школ, пригласило туда не только учителей, но даже и учительниц, проводит периодические учительские съезды.

В ту пору Мамин возлагал надежды, что земство сумеет облегчить положение рабочих, откроет их детям дорогу к знаниям. Казалось ему, что и ссудосберегательные товарищества, и потребительские артели вырвут из кабалы рабочих.

«От ссудосберегательных товариществ и потребительских артелей — только один шаг до артельного производства и артельных лавок», — писал он.

Впоследствии эти иллюзии развеялись.

Он словно торопился — скорее, скорее сказать о многом.

С Марьей Якимовной они жили более чем скромно. Ей хотелось побывать в концертных залах Москвы, послушать игру знаменитых исполнителей. Но… Такой траты они пока позволить себе не могли. Как-то Дмитрий Наркисович увидел в магазине «экономическую» (так она рекламировалась) керосиновую печку и приобрел ее. На ней они и готовили себе обед, и оба очень гордились, что обед теперь их обходится в пятнадцать копеек каждому. Вдвоем на домашнем обеде они ежедневно экономили двадцать копеек. Подтверждалась банальная истина: не в деньгах счастье. Самое большое, что они позволяли себе: вечерние прогулки. Шли тихими улочками, выходили на московские бульвары, заваленные снегом. Прохожих было немного, Москва ложилась спать рано. Оживленнее было возле ресторанов, где виднелись длинные цепочки «ванек», поджидавших клиентов. По субботам в воздухе плыл звон многих колоколов.

Ощущение свободы от екатеринбургских повинностей, возможность заниматься исключительно писательством прибавляло уверенности в силах, способствовало творческой возбужденности.