Время бросать камни

Он подвел Митю к полке, и у того глаза разбежались от книжного богатства. Имена авторов на корешках были ему незнакомы и ничего не говорили, но сами названия манили: «Фогт. Человек и его место в природе», «Лайель. Основы геологии», «Дарвин. Происхождение видов путем естественного отбора», «Шлейден. Ботанические беседы», «Молешот. Круговорот жизни». Стояли книги Циммермана, Бюхнера, Бокля, Прудона, Добролюбова, Писарева… И ни одного романа.

— Хотите? Можете взять домой, но с условием обязательного возврата.

Митя даже не надеялся на такое счастье. Он молчал, только завороженно смотрел на книжную полку.

— Для начала вот вам два томика Фогта о человеке и его месте в природе, — решил за Митю Александр Алексеевич. — И Дарвина возьмите. Все это вам весьма полезно будет прочитать. А то ведь вас только библейскими сказками о происхождении человека пичкают.

Дома Митя погрузился в чтение книжек, целиком его поглотивших. Словно повязка упала с его глаз. Перед ним «раскрывался совершенно новый мир, необъятный и неудержимо манивший к себе светом настоящего знания и настоящей науки», — написал впоследствии Мамин о том сильном потрясении, которое он испытал от знакомства с книгами знаменитых европейских ученых, открывавших новые горизонты в познании материального мира.

Редко теперь Косте удавалось вытащить товарища на охоту. Но коли Митя снаряжался в лес, Анна Семеновна, не ошибаясь, спрашивала:

— Опять к студентам?

Знакомство со студентами, разговоры с ними, были самым сильным впечатлением пятнадцатилетнего бурсака в это лето, оставившее глубокий след в его развитии.

Черным виделся ему день предстоящего отъезда в Екатеринбург.

Тянулся второй год пребывания в духовном училище. Казалось, что веренице однообразных дней, похожих один на другой, как полусгнившие доски забора, которым бурсаков отгородили от улиц, не будет конца.

Раннее утро. Слабый свет скупо проникает сквозь небольшое оконце. В комнате стоит тяжелый спертый воздух. Пробуждение нерадостное, день наступающий будет походить мельчайшими подробностями на вчерашний, позавчерашний, ничего не сулящий. Завтрашний день будет походить на сегодняшний. Опостылело все: стены спальни, классные, лица учителей, товарищей.

Висимские свободные дни, походы по горам с Костей, встречи со студентами, разговоры с ними кажутся далекими, почти нереальными. Бывают воспоминания, похожие на давние яркие сны. Таким сном представляется прошедшее лето. Возникают в воображении то одно событие, то другое. Самое главное — встреча со студентами. Они помогли ему прикоснуться к иной жизни, к тайнам истинных знаний. Теперь он испытывает чувство голодного, которому дали откусить от каравая и тотчас отняли его. Голод от этого стал еще нестерпимее…

Митя так и не растворился, не обезличился в этом жестоком мире. Он тратил много душевных сил, чтобы выстоять и против учителей, имеющих над учениками неограниченную власть, и против бурсаков, стремившихся подчинить его своим неписаным законам. Хотя явных врагов у Мити нет, но нет и явных друзей. Он давно перешагнул ту грань, когда был ребенком, умевшим смотреть на мир радостными, восхищенными глазами. Впечатления все более тяжким грузом ложились каждый день на сердце.

Он хорошо изучил характеры учителей и учеников; поступки тех и других теперь не вызывали в нем удивления, не были неожиданными, как случалось в самые первые дни знакомства. Инспектор училища отец Василий — истинный истязатель, и горе тому, кого он уличал в каком-то даже не очень великом проступке. Среди учителей, которые несли свои обязанности как тяжкий камень, Митя не мог назвать хотя бы одного, кто пользовался пусть не любовью, хотя бы уважением.