Кондрашов смутился, отдернул руки.
— Нет, ты не бойся. — Она погладила его по щеке. — Только замуж за тебя не пойду.
— Да я, собственно… — ошарашенно начал Павел.
— Знаю, знаю! — уже деловым, энергичным тоном продолжала Лиза. — Отец спит и видит, чтобы мы поженились. Он эту идею давно вынашивает. Но пойми сам, разве из меня получится жена офицера? Мне даже страшно подумать: гарнизоны, постоянные переезды… И потом — в любой момент можно остаться с детьми молодой вдовой. Нет, это не по мне…
Домой Павел возвращался один. Навстречу, вливаясь в ворота ткацкой фабрики, плыл поток оживленных женщин. Некоторые из них, самые бойкие, обжигали его игривым взглядом…
«Сколько красивых девушек, и ни одной я не нужен, — грустно думал Кондрашов. — Никому нет дела до страданий «юного Вертера»… А собственно, почему я решил, что кто-то должен сопереживать моим проблемам? Для того нас и содержат: кормят, одевают, выделяют деньги на оружие, чтобы мы защищали этих лапушек, чтобы они вот так каждый день спокойно и беззаботно могли порхать по бульварам, целовать своих любимых, рожать детей, шить наряды… И незачем им ехать отсюда куда-то в Тмутаракань, в медвежий угол, в глушь… И скорее всего, женюсь я на какой-нибудь сельской учительнице, или медсестричке, или официантке леспромхозовской столовой — покладистой, доброй Варваре… И народит она мне сыновей, и будет мотаться по заставам, а потом поедет в Москву — «поступать» со мной в академию, и наметит трехлетний план освоения всех «культурных богатств» столицы, и со временем станет достойной спутницей жизни старшего офицера… Да, скорее всего, так и будет…»
8
В назначенный режиссером час Кондрашов прибыл в Дом культуры. Павел направился в кабинет «пана директора»: ведь он не знал, где занимаются студийцы.
Татьяна-секретарша встретила Кондрашова нежной улыбкой:
— Опаздываете?.. Геннадий Михайлович уже несколько раз справлялся о вас.
Неожиданно директорские «врата» с треском распахнулись — Генка выскочил из кабинета, как чертик из ящика.
— О, пришел? Молодец! — радостно завопил он. — Идем… — И, бросив свирепый взгляд на секретаршу, прорычал: — Мы в голубом зале…
По дороге Генка схватил Кондрашова за локоть и елейно спросил:
— Ну что? Слиплось у тебя вчера?
— Пошел к свиньям, — спокойно ответил Павел.
— Грубятина… — ласково проворковал Генка. — А она, между прочим, сегодня ко мне прибегала. Расспрашивала о тебе. Сказала, что ты очень интересный человек.
Кондрашов застыл на месте.
— Врешь, наверно?
Генка обиженно засопел.
— Ну, от кого, от кого… А от тебя не ожидал. Ты — друг детства, знаешь меня, как облупленного. И вдруг — такое неверие! Какие-то подозрения…
— Хватит трепаться! — Павел схватил его за плечи и тряхнул так, что Генка лязгнул зубами.
— Э, полегче!.. — испуганно ойкнул «пан директор». — Привык на границе шпионов хватать. А я человек тонкой кости — работник искусства… — Но, перехватив грозный взгляд Кондрашова, примирительно сообщил: — Нет, правда приходила. Спрашивала… Даже семейным положением интересовалась.
— И что ты ответил?
— Как есть… Не надо было?
Кондрашов, медленно растягивая слова, рассеянно сказал:
— Мне она тоже понравилась.
— Немудрено… — философски заметил Генка. — Только ты близко к сердцу не бери. Тебе нужна боевая подруга. А это — так… — Он махнул рукой, цыкнул зубом, скорчил кислую гримасу.
И тут же за их спинами послышались неторопливые шаги. Друзья оглянулись и увидели Равича.
— Здравствуйте… — вялая рука режиссера повисла в воздухе. Павел ее торопливо пожал. Генке Равич только кивнул. — Спасибо, что пришли… Вы с нами пойдете, Геннадий Михайлович?
— Нет, у меня дела, — солидно заявил «пан директор» и нырнул в боковую дверь.
«Голубой зал» был действительно голубым. Стены, потолок и даже пол покрывал пористый пластик, отливающий райским небесным цветом. В центре зала полукругом стояли стулья, на которых в одинаковых темных трико сидели девочки и мальчики. Когда Равич и Пашка вошли, они с легким шорохом встали.
— Шумно!.. — вместо приветствия недовольно сказал Равич. — Ну-ка, еще раз! Владейте телом! Сколько можно повторять?
Студийцы одновременно, хотя не было никакой команды, беззвучно сели. А затем, после небольшой паузы, так же четко, эфирно встали. Казалось, это были не люди, а призраки.
«Однако?..» — удивился Кондрашов. (Как всякий военный, он знал цену слаженности.)
— Другое дело, — бесстрастно отметил Равич. — Сегодня на наш прогон я пригласил товарища Кондрашова. Все его знают?.. — В зале стояла тишина. — Значит, все… Тогда начнем.
9
Ира пристально посмотрела на Кондрашова, прыснула, а потом стала громко хохотать. Прохожие испуганно оглядывались, шарахались в стороны. Ира пыталась остановиться, прикрывала рот ладошкой, но стоило ей снова глянуть на Павла, как волна смеха неудержимо накатывалась на нее.
Наконец она успокоилась, отдышалась; достала из сумочки платочек, вытерла слезы и, облегченно вздохнув, сказала: