Первый ответ, как мне представляется, едва ли вписывается в современные представления о природе этнического. Но если мы принимаем второй ответ, то должны признать, что в большинстве случаев сам акт миграции – это начало конструирования новой идентичности, и с этого момента целостная «этническая принадлежность» перестает существовать, даже если мигрант и продолжает по инерции ассоциировать себя с этническим сообществом, из которого он вышел.
Едва ли не главной опорой этнического самоощущения служит язык. Отождествление этнической принадлежности с языком кажется очевидным и ведет к отождествлению этнической статистики с языковой: зачем знать, к какому этносу относят себя люди, если известно, на каком языке они говорят? Об этническом составе населения Российской империи в конце XIX в. судят на основании его распределения по родному языку, зафиксированному переписью населения 1897 г. Вопрос об этнической принадлежности тогда был бы просто непонятен большинству респондентов.
Но то, что имеет свое основание в условиях маломобильных сельских обществ, каковым было российское общество в конце XIX в., теряет это основание, когда их мобильность (внутренняя или международная) резко повышается и возникают мощные миграционные потоки.
Мигрант (часто даже и внутренний, как это было в СССР) вынужден жить в стихии другого языка, если не для него, то для его детей язык страны иммиграции становится родным, и для них отпадает одна из главных опор этнического самосознания. То же происходит постепенно и с бытовыми традициями, обычаями и проч. Чем скорее это происходит, тем успешнее идет процесс интеграции иммигрантов в социальную среду страны приема и тем менее сохраняющаяся этническая самоидентификация соответствует реальности.
Хорошо известно, что существуют социальные, культурные и политические факторы, противодействующие интеграции мигрантов. Их обобщенным идеологическим и политическим отражением служит концепция мультикультурализма, подчеркивающая важность сохранения культурного многообразия. Нельзя отрицать правомерность этой концепции как естественного ответа на складывающиеся во многих странах реалии, но нужно понимать ее относительность. Модель мультикультурализма противопоставляется обычно модели «плавильного котла», которая трактуется как ассимиляционная, требующая от мигрантов полного растворения в социуме и культуре принимающего общества. Но ни та ни другая модель никогда не реализовывалась в чистом виде. Скажем, американский «плавильный котел» никогда не предполагал религиозного единообразия. А классический канадский мультикультурализм исходит из того, что «этнические различия принимаются до той степени, пока индивиды (не группы) могут идентифицировать себя с культурной традицией их выбора, но только в том случае, если эта идентификация не нарушает прав человека, права других или законы страны»[209]
.По сути, вопрос выбора интеграционной модели – это вопрос нахождения правильного баланса между интересами социального целого и интересами каждого человека – как местного, так и пришлого – в конкретных условиях места и времени. Такой баланс может быть найден в пределах континуума между «абсолютным» «плавильным котлом» и столь же «абсолютным» мультикультурализмом, но, скорее всего, достаточно далеко от этих двух крайних точек. По иски такого баланса – непрерывный процесс, которому противопоказана всякая фиксация достигнутого в какой-то момент состояния. Любая фиксация, в том числе и статистическая (если это только не периодический замер достигнутого состояния вроде измерения температуры), оказывается недостоверной и неконструктивной. Сама природа регулярной государственной статистики такова, что она придает фиксируемым ею фактам статус чего-то безусловного, твердо установленного, в то время как адаптационные процессы должны быть максимально гибкими и подвижными.
Любое принимающее общество объективно заинтересовано в такой гибкости и подвижности, ибо она противостоит окостенелости состояний, унаследованных от прошлого и не соответствующих быстро меняющимся условиям. Прагматические интересы требуют обеспечения свободы культурного выбора для интегрирующихся иммигрантов, большинство из которых в той или иной степени демонстрируют свой выбор уже самим актом миграции.