Время демографических перемен. Избранные статьи

Будучи постпереходной, итальянская ситуация, разумеется, требует и иных, нежели ТДП, инструментов анализа. Но это все-таки должен быть анализ, а не набор разрозненных примеров, тем более что они относятся к далекой и не слишком известной каждому русскому читателю Италии. Ему поневоле приходится на веру принимать рассуждения автора о крепости семейных уз в этой стране, особенностях итальянского фамилизма, причинах поздней брачности и т. п. У меня как у читателя сразу возникает вопрос: как верифицировать все эти рассуждения? Почему я должен верить, что «поздней брачности способствуют… многовековые традиции совместного проживания родителей и детей в ряде областей Италии, дороговизна арендуемого жилья, высокий, хотя и имеющий тенденцию к снижению уровень молодежной безработицы», если я знаю, что в 1960 г. средний возраст вступления в первый брак в Италии (24,7 года) был таким же, как в России (24,8), в которой не было ни соответствующих многовековых традиций, ни молодежной безработицы? В 2000 г., когда средний возраст вступления в первый брак в Италии значительно вырос (до 27,4 года), он был ниже, чем в Нидерландах, Норвегии, Финляндии, Франции, Швеции, Швейцарии. В чем же тогда специфика Италии, в которой «молодые люди до последней возможности откладывают вступление в брак, что неблагоприятно сказывается на уровне брачной рождаемости»? Почему это не так сказывается во всех перечисленных странах, где рождаемость выше, чем в Италии? И главное, в чем достоинства того «институционального подхода», который, по мысли автора, демонстрируется его анализом итальянской ситуации?

Много ли проку от его кажущихся подробными объяснений, если в других странах все эти объяснения не работают, а рождаемость – такая же? В 2002 г. коэффициент суммарной рождаемости (число рождений на одну женщину) в Италии составлял 1,20, в Польше – 1,24, в Германии – 1,31, в России – 1,32. Неужели нужна такая мощная артиллерия (собранная притом из весьма разнокалиберных и довольно случайных орудий), чтобы объяснить столь ничтожные различия? И даже если есть страны, отличающиеся от Италии более заметно, например Франция (коэффициент суммарной рождаемости – 1,89), то масштаб различий все же не настолько велик, и они не так долго существуют, чтобы на этом можно было строить какую-либо теорию. Этого, кстати, никто и не пытается делать. И уж во всяком случае, это не имеет отношения к ТДП.

Но все-таки если не слишком держаться за особую ценность «крупномасштабных карт регионов» и иногда посматривать и на карту мира, то нетрудно заметить, что даже и европейские страны группируются не случайным образом и не по сходству своих средневековых традиций. Сейчас европейские страны с самой низкой рождаемостью – это, как правило, страны второго, в лучшем случае, «полуторного» эшелона капитализма, их модернизация – в той или иной степени «догоняющая», потому и демографический переход был догоняющим, что и привело к современным специфическим конфигурациям демографических процессов. Институциональный подход и в самом деле может помочь разобраться в них, однако не отвергая ТДП, а очень основательно ее используя.

То же можно сказать и об анализе феномена высокой российской смертности. Эпидемиологический переход – важнейшая составляющая демографического перехода – пробуксовывает у нас в России уже четыре десятилетия, и все это время увеличивается наше отставание от Запада. Но опровергает ли это ТДП (М. Клупт пишет, что она не в состоянии объяснить подобные бифуркации, говорит о «провале» ТДП)?

Прежде всего заметим, что смертность у нас, хотя и высокая, в основном постпереходная. Как ни низка у нас ожидаемая продолжительность жизни, но она вдвое выше, чем была 100 лет назад, накануне перехода. А младенческая смертность снизилась за это время в 20 раз. В определенном смысле все шло именно «по теории», что даже несколько неожиданно, учитывая страшные потрясения, пережитые страной в XX столетии. Но лучшая теория может предсказать только направление движения и его конечный результат, а не каждый шаг в деталях. Мы прекрасно знаем, что весна в нынешнем году может наступить раньше, чем в прошлом, и позднее, чем в позапрошлом, каждый раз это может иметь свое известное метеорологам конкретное объяснение, но это ведь не опровергает нашего понимания общих причин, по которым ежегодно приходит весна.

ТДП не утверждает, что смертность снижается автоматически, она говорит, что снижение смертности идет рука об руку с другими модернизационными изменениями. Нет этих изменений – нет и снижения смертности. Понять, почему нет ни того ни другого, и в самом деле может помочь институциональный подход. Однако вопрос, на который должен быть дан ответ, как раз и заключается в том, почему демографический переход, понимаемый как универсальный процесс, никак не может завершиться в России.