Читаем Время – деньги. Автобиография полностью

Суббота августа 20-го. Весь вчерашний вечер и нынче с утра шли с зарифленными парусами, чтобы не расставаться с тем кораблем. Около полудня капитан Киппен и один из пассажиров перешли к нам, обедали с нами и пробыли у нас до вечера. А проводив их, мы отдали рифы и ушли вперед.

Воскресенье августа 21-го. Нынче утром, подгоняемые свежим восточным ветром, потеряли нью-йоркца из виду. Перед вечером к нам на палубу опустилась несчастная птичка, она устала чуть не до смерти и дала взять себя в руки. По нашим расчетам, мы находились милях в 200 от земли, так что бедной страннице было самое время передохнуть. Ее, как видно, отнесло от берега ветром во время тумана, и обратной дороги домой она не могла найти. Приняли мы ее радушно, предлагаем ей и еду и питье, но она не пьет и не ест и, боюсь, проживет недолго. Одна такая же бедняга попала к нам несколько дней тому назад, ту, я подозреваю, сгубила судовая кошка.

Понедельник августа 22-го. Нынче утром видел летающих рыб, совсем маленьких. Ветер весь день попутный.

Вторник августа 23-го, среда 24-го. Ветер попутный, ничего примечательного.

Четверг августа 25-го. Наш отлученный пассажир счел за благо подчиниться решению суда и заявил, что готов заплатить штраф, поэтому нынче утром мы снова приняли его в наше содружество. Человек – существо общественное, и, на мой взгляд, быть отлученным от общества – самое страшное для него наказание. Я читал много прекрасных рассуждений о прелестях одиночества, знаю, как иной умник похваляется, что, оставшись один, вовсе не чувствует себя одиноким. Я согласен, что для деятельного ума одиночество может послужить желанной передышкой; но будь эти мыслящие люди обречены на одиночество постоянное, они, думается мне, очень быстро почувствовали бы, что жизнь их невыносима. Я слышал об одном человеке, который провел семь лет в одиночной камере в Бастилии, в Париже. Это был человек неглупый, мыслящий, но кому нужны были его мысли, когда он ни с кем не общался? Ведь ему нечем было даже записать их. Нет бремени более тяжкого, нежели время, которое не знаешь как употребить. В конце концов он прибегнул к такому средству: каждый день разбрасывал на полу своей тесной камеры клочки бумаги, а потом подбирал их и наклеивал рядами и разными фигурами на подлокотники и спинку стула; и по выходе из тюрьмы говорил друзьям, что, если бы не это занятие, он, наверно, лишился бы рассудка. Какой-то философ, если не ошибаюсь, Платон, говаривал, что лучше быть последним невеждой, нежели знать все на свете, но не иметь возможности поделиться своими знаниями.

Всем вышесказанным в какой-то мере объясняется мой нынешний образ жизни на корабле. Компания у нас весьма разношерстная, с приятностью вести общую беседу невозможно; если случается, что двое из нас могут на полчаса заинтересовать друг друга разговором, то отнюдь не всегда оба одновременно бывают к этому склонны. Утром я встаю и часа два читаю, после чего чтение мне надоедает. Недостаток движения вызывает недостаток аппетита, так что еда и питье приносят мало радости. Чтобы почувствовать усталость, я играю в шашки, затем перехожу на карты. Мы готовы развлекаться любой игрой, даже самой ребяческой. Встречный ветер почему-то всех нас выводит из равновесия: мы становимся угрюмы, молчаливы, мрачны, раздражаемся друг на друга по любому поводу. Женщины считают, что, если мужчина злонравен, это непременно скажется, когда он выпьет лишнего. Я же, зная много примеров обратного, научу их более верному способу распознавать истинную сущность их покорных слуг. Пусть каждая из этих милых дам хоть раз совершит в их обществе долгое плавание, и, если в них есть хоть капля злонравия, но они сумеют его скрыть до конца путешествия, я обещаю никогда больше не вступать с ними в спор. Ветер по-прежнему попутный.

Пятница августа 26-го. До вечера было ясно и ветер попутный, с вечера до утра дул шквалистый, с дождем и молниями.

Суббота августа 27-го. Утром развиднелось, ветер западный. Видели за кормой двух дельфинов; одного мы поймали на крючок, другого ударили острогой, но оба ушли, и больше мы их не видели.

Воскресенье августа 28-го. Ветер западный, пресильный. Убрали грот и фок.

Понедельник августа 29-го. Ветер пресильный, западный. Два дельфина за кормой. Били их, но оба ушли.

Вторник августа 30-го. Ветер все еще встречный. Нынче вечером при почти полной луне, когда она взошла после восьми часов, на западе, с наветренной стороны, появилась радуга. Это я в первый раз видел ночную радугу, вызванную луной.

Среда августа 31-го. Ветер все еще западный. Ничего примечательного.

Четверг сентября 1-го. Погода скверная, ветер встречный.

Перейти на страницу:

Все книги серии Эксклюзивная классика

Кукушата Мидвича
Кукушата Мидвича

Действие романа происходит в маленькой британской деревушке под названием Мидвич. Это был самый обычный поселок, каких сотни и тысячи, там веками не происходило ровным счетом ничего, но однажды все изменилось. После того, как один осенний день странным образом выпал из жизни Мидвича (все находившиеся в деревне и поблизости от нее этот день просто проспали), все женщины, способные иметь детей, оказались беременными. Появившиеся на свет дети поначалу вроде бы ничем не отличались от обычных, кроме золотых глаз, однако вскоре выяснилось, что они, во-первых, развиваются примерно вдвое быстрее, чем положено, а во-вторых, являются очень сильными телепатами и способны в буквальном смысле управлять действиями других людей. Теперь людям надо было выяснить, кто это такие, каковы их цели и что нужно предпринять в связи со всем этим…© Nog

Джон Уиндем

Фантастика / Научная Фантастика / Социально-философская фантастика

Похожие книги

100 великих казаков
100 великих казаков

Книга военного историка и писателя А. В. Шишова повествует о жизни и деяниях ста великих казаков, наиболее выдающихся представителей казачества за всю историю нашего Отечества — от легендарного Ильи Муромца до писателя Михаила Шолохова. Казачество — уникальное военно-служилое сословие, внёсшее огромный вклад в становление Московской Руси и Российской империи. Это сообщество вольных людей, создававшееся столетиями, выдвинуло из своей среды прославленных землепроходцев и военачальников, бунтарей и иерархов православной церкви, исследователей и писателей. Впечатляет даже перечень казачьих войск и формирований: донское и запорожское, яицкое (уральское) и терское, украинское реестровое и кавказское линейное, волжское и астраханское, черноморское и бугское, оренбургское и кубанское, сибирское и якутское, забайкальское и амурское, семиреченское и уссурийское…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
100 знаменитых людей Украины
100 знаменитых людей Украины

Украина дала миру немало ярких и интересных личностей. И сто героев этой книги – лишь малая толика из их числа. Авторы старались представить в ней наиболее видные фигуры прошлого и современности, которые своими трудами и талантом прославили страну, повлияли на ход ее истории. Поэтому рядом с жизнеописаниями тех, кто издавна считался символом украинской нации (Б. Хмельницкого, Т. Шевченко, Л. Украинки, И. Франко, М. Грушевского и многих других), здесь соседствуют очерки о тех, кто долгое время оставался изгоем для своей страны (И. Мазепа, С. Петлюра, В. Винниченко, Н. Махно, С. Бандера). В книге помещены и биографии героев политического небосклона, участников «оранжевой» революции – В. Ющенко, Ю. Тимошенко, А. Литвина, П. Порошенко и других – тех, кто сегодня является визитной карточкой Украины в мире.

Валентина Марковна Скляренко , Оксана Юрьевна Очкурова , Татьяна Н. Харченко

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное