Время – деньги. Автобиография

Голос у него был громкий и звучный, и он так отменно выговаривал слова, что и звук, и смысл их можно было уловить издалека, тем более что паства его, как ни бывала она многочисленна, слушала его в нерушимом молчании. Однажды вечером он говорил, стоя на ступенях здания суда, что на Рыночной улице, там, где ее под прямым углом пересекает Вторая. Обе улицы были запружены народом. Я стоял в задних рядах на Рыночной, и мне захотелось проверить, как далеко его слышно, с каковой целью я начал отступать по улице к реке. Голос его был отчетливо слышен, пока я не дошел почти до набережной, где его заглушил какой-то посторонний шум. Тогда я мысленно описал полукруг, приняв за его радиус пройденный мною путь и весь заполненный слушателями, на каждого из которых я положил по два квадратных фута, и таким образом вычислил, что его слышали одновременно более 30 000 человек. Это заставило меня поверить газетам, утверждавшим, что однажды он под открытым небом читал проповедь двадцатипятитысячной толпе, а также старым авторам, рассказавшим о полководцах, которые обращались с речами к целым армиям, в чем я раньше, случалось, сомневался.

Привыкнув его слушать, я научился без труда отличать только что сочиненные проповеди от тех, которые он уже произносил раньше, во время своих странствований. Во втором случае его исполнение так выигрывало от частых повторений, каждый акцент, каждая эмфаза, каждая модуляция голоса бывала так отработана, так у места, что даже проповедью на неинтересную для вас тему нельзя было не наслаждаться. Такое наслаждение сродни тому, что нам доставляет превосходная музыка. Вот в чем преимущество странствующего проповедника перед теми, что постоянно живут в одном месте, ведь эти последние не могут улучшить свои проповеди столь многими репетициями.

То, что он писал и печатал, порой оказывалось очень на руку его врагам. Неосторожное выражение, даже ошибочное утверждение, вкравшееся в устную проповедь, можно бывает позже объяснить или исправить, сославшись на другие места в той же проповеди, а то и вовсе заявить, что ты такого не говорил; но littera scripta manet[11]. Критики громили его писания беспощадно, и как будто не без оснований, вследствие чего число его приверженцев падало, так что, на мой взгляд, если бы он ничего не писал, то оставил бы больше последователей и слава его могла бы расти даже после его смерти; ведь в писаниях его не было ничего постыдного или достойного осуждения, и прозелиты были бы вольны наделять его всеми совершенствами, какие они в своем восхищении ему приписывали.

Дело мое между тем все расширялось, достаток возрастал день ото дня, газета приносила немалый доход, на какое-то время она стала чуть ли не единственной в нашей и соседних провинциях. К тому же я убедился в справедливости мнения, будто, нажив первую сотню фунтов, нажить вторую уже легче, ибо деньги, можно сказать, размножаются сами собой.

Товарищество в Каролине увенчалось успехом, и это побудило меня продолжать. Я продвинул в хозяева еще нескольких моих рабочих, хорошо себя показавших, оборудовав для них типографии в разных колониях на тех же условиях, что и первую, в Каролине. Большинство их преуспели: по истечении шестилетнего срока нашего договора они смогли выкупить у меня шрифты и дальше работать уже на себя, что послужило процветанию нескольких семей. Товарищества часто заканчиваются ссорами, я же счастлив сказать, что мои все были дружественными до самого конца, и причина, думается, в том, что в наших договорах я очень подробно описал обязанности и права каждой из сторон, так что спорить и ссориться было не из-за чего. Такую предосторожность я рекомендую всем, кто задумает вступить в товарищество: ведь как бы ни уважали друг друга люди, когда подписывали договор, как бы ни доверяли друг другу, впоследствии всегда могут возникнуть мелкие обиды и недовольства, а с ними – мысли о неравномерных тяготах, налагаемых договором, и тогда – конец дружбе, вражда, а там и тяжбы и прочие неприятные последствия.

Признаться, у меня было достаточно причин быть вполне довольным моим положением в Пенсильвании. Было, однако, два обстоятельства, меня огорчавших, именно что не была обеспечена ни оборона провинции, ни полное образование молодежи, не было ни милиции, ни колледжа. Поэтому я в 1743 году составил план учреждения академии и, считая, что его преподобие мистер Питерс, в то время не имевший должности, лучше других мог бы возглавить это учреждение, сообщил этот план ему; но он, рассчитывая получить более выгодную должность на службе у наших владетелей (что и произошло), отказался участвовать в моем начинании, а я, не зная никого другого, кому можно б было доверить такое дело, до поры до времени отложил этот план в сторону. В следующем году я оказался счастливее: я предложил и сам основал «Философское общество». Написанный мною с этой целью памфлет войдет в собрание моих сочинений, когда оно будет подготовлено.