Георгина стряхнула с себя его слова и его обозленный тон, как зимородок стряхивает воду с перьев, и прикрыла дверь.
– Мне надо с тобой поговорить.
В комнате повисло молчание. Только дождь с улицы что-то нашептывал тысячью своих языков.
Лампы, которые Пол зажигал в последние несколько часов, давали лишь слабый свет, предоставляя тени большую часть комнаты.
– Боже правый, – пробормотал в какой-то момент Пол, сидя в шезлонге расставив ноги.
Он тер себе лицо, из которого ушли последние краски, прежде чем его взгляд снова погрузился в янтарную глубину его стакана; стакан был уже не первый за этот вечер. Окурки сигар лежали в пепельнице как дохлые жуки; он выкуривал их одну за другой.
– И нет никаких сомнений?
– Когда это знаешь, то уже видно. – Улыбка Георгины казалась раненой. – Мой нос. Разрез глаз. У меня такие же глаза, как у Семпаки. Только у меня синие.
Подобрав под себя ноги в кресле, она чуть отпила из стакана и поставила его себе на ладонь, запрокинула голову.
– Теперь многое обретает смысл, – медленно проговорила она. – Почему Семпака всегда питала ко мне такое отвращение. Почему отец после смерти моей… ма… мамы… так изменился и в какой-то момент вообще отослал меня. Должно быть, я каждый день, каждый час напоминала ему о его неверности. О его вине перед умершей женой.
Некоторое время был слышен лишь стук и плеск дождя. Раскаты далекого грома. Потрескивание фитиля лампы.
– Не следует никому говорить об этом, – хрипло прошептал Пол. – Прежде всего ради детей.
Давно миновали те времена, когда Уильям Реншоу Джордж, годами работавший бухгалтером на несколько торговых предприятий до того, как уйти в газету, мог ни от кого не прятать свою незаконнорожденную малайскую дочь.
Пол протянул к ней руку, но на полдороге опустил ее и потер себе колено. Георгина сглотнула и на мгновение прикрыла веки.
– Я не обижусь, если при таких обстоятельствах ты пожелаешь развода, – ответила она. – Насчет фирмы мы наверняка как-нибудь договоримся.
Он уставился на нее.
– Ты всерьез полагаешь, что я могу так сделать? Что я тебя брошу, потому что теперь случайно выяснилось, что ты наполовину малайка?
Его глаза в свете лампы казались жесткими, блестящими и прозрачными, как голубое стекло, которое могло в любой момент треснуть.
– Что я позарился только на фирму? На деньги и на хорошенькое личико? И заодно еще и смог разыграть из себя милосердного спасителя падшей девушки?
Закусив губу, Георгина онемела. Пол стукнул стаканом по столу так, что виски выплеснулся, и вскочил. Она испуганно смотрела, как он ходит по комнате взад и вперед, то и дело прочесывая пальцами волосы.
– Попытайся же понять меня, – прошептала она.
– Я пытаюсь, Георгина! – воскликнул он. – Я уже двадцать лет только это и делаю! – Он воздел руки и резко их опустил в жесте бессилия. – Но ты хоть когда-нибудь пыталась понять
В нем ярким пламенем вспыхнул гнев.
– Я не просила тебя жениться на мне!
– Нет, ты не просила, и ты все время снова и снова давала мне это почувствовать! Ты вышла за меня замуж, потому что у тебя не было другого выхода. Потому что я обманул твоего отца, что ребенок у тебя в утробе – мой. Да, фирма была аргументом. Да, мне было жаль тебя. И да, мысль о твоей постели заставила меня закрыть глаза на то, что ты любишь другого. Но за эти двадцать лет ты хотя бы раз подумала, что у меня была и другая причина жениться на тебе? – Жесткость в его голосе начала таять. – Неужто ты не видишь, что все, что я делал все эти двадцать лет, я делал всегда только для тебя?
Она недоверчиво смотрела на него во все глаза.
Его взгляд мерцал.
– Ты и впрямь этого не видишь.
Он принялся рыться в бумагах, собирая отдельные листы в стопочки. Слишком лихорадочно, чтобы эти действия были осмысленными.
– Пожалуй, будет лучше, если мы какое-то время не будем видеться. Я и без того давно собирался в Пондишери к твоему кузену. Я выеду как можно скорее. – Он похлопал стопкой бумаг по столу, выравнивая края. – И я думаю также, что будет лучше, если я возьму Джо с собой.
– Нет! – Крик, сухой и резкий, как щелчок клешни рака. – Джо останется со мной!
Пол поднял голову, неподвижно замерев в полусогнутой позе.
– Надеюсь, ты не думаешь… – Его глаза были темными, почти черными в свете лампы, и Георгина поняла, как сильно она его обидела. – Ведь ты не думаешь, что я… отниму у тебя ребенка?
Он бросил бумаги на стол, а сам упал в кресло. Усталый, измученный.
– Пол… – Больше она ничего не могла произнести.
Он сокрушенно покачал головой:
– Ты меня действительно не знаешь, Георгина. Ты ни разу даже не попыталась узнать меня хоть сколько-нибудь.
Пол избегал ее взгляда и все разглаживал свои волосы, и Георгина впервые заметила, что он начал лысеть со лба.
Он глубоко вздохнул и опустил руку.
– Сегодня я буду спасть здесь, внизу.
На палубе Пол подставлял лицо сильному ветру; впервые после стольких лет он мог снова вздохнуть свободно.
Ему нужна была эта дистанция. Ему нужно было время, чтобы побыть вдали от нее.