Время для перемен

Так я в третий раз приехал в русскую столицу. До этого, в 1899 и 1901 годах, я посещал Петербург с краткосрочными визитами как министр иностранных дел Третьей Республики, но город, который я застал в свой новый приезд, оказался для меня совершенно незнакомым. Вместо разгульного и всегда немного хмельного Северного Вавилона я увидел город, надевший на себя маску мрачной сосредоточенности. Ни тебе балов, ни прочих увеселений, за исключением крайне урезанного минимума в дни больших праздников. Императрица, одетая как школьная учительница, ее супруг в неизменной военной форме, канцлер Одинцов в черном кожаном плаще-макинтоше, а также другие «люди в черном»… Впрочем, о последних чаще говорят, чем они на самом деле попадаются людям на глаза. Хотя, надо признать, истинный центр страны уже давно не Зимний Дворец, а Петропавловская Крепость, шпиль которой вздымается над городом на недосягаемую высоту. Именно там похоронен первый русский император Петр Великий, и там же расположена новая Тайная Канцелярия. Многие люди, прежде слывшие проводниками французского влияния, бесследно сгинули в недрах этого мрачного учреждения. Кроме того, многие и многие выехали в Европу или же удались от дел в свои деревенские поместья, а на их местах объявились люди без роду и племени, для которых интересы Ля Белле Франсе не более чем пустой звук.

Почти два года я изучал эту новую Россию, общался с чиновниками новейшей формации, вышедшими из самых низов, и наблюдал, как молоденькая императрица ведет свой народ по пути социальных преобразований. Должен признаться, что сам я, в силу своих политических убеждений – член умеренного крыла партии радикальных социалистов. Но то, что творит русская императрица, переходит всяческие пределы. Это уже не социализм, а какой-то радикальный марксизм, причем без всякой умеренности… Впрочем, русский народ, неграмотный и забитый, принимает все за чистую монету и называет эту совсем еще молодую женщину «матушкой». Я тут узнавал: более половины новорожденных младенцев женского пола женщины крестьянского сословия называют Ольгами, а ведь ранее это имя считалось «господским». У младенцев мужского пола такого явного предпочтения нет; самая популярная тройка имен среди них – это Павел, Александр и Михаил. Одним словом, царский режим, сменивший рулевого, неожиданно окреп и спаял себя нерушимым единством с собственным народом. Но я, старый республиканец, все никак не мог понять, ради чего все это делается – ведь русские цари не проводят выборы, а потому не нуждаются в увеличении своей популярности.

Причина всей этой деятельности стала ясна мне не далее чем вчера, когда курьер-скороход из Зимнего дворца доставил в наше посольство некий документ, до боли напоминающий проект англо-франко-русского соглашения и приглашение принять участие в переговорах как полномочный представитель французской стороны. Я, конечно же, знал, что в Санкт-Петербурге гостит британский король, прибывший сюда на «Дредноуте» в сопровождении пышной свиты, первого морского лорда, жены и дочери, но думал, что этот визит носит исключительно личный характер. А тут вон как обернулось. Три года назад императрица Ольга и окружающие ее люди, едва придя к власти, резкими окриками и угрозой разрыва франко-русского союза похоронили уже созревший проект «Сердечного согласия» между Третьей Республикой и Великобританией – и вот, по прошествии лет, нечто подобное предлагается возродить. Но Российская Империя, резко изменив курс, пошла на сближение с другими европейскими противниками Германии: Англией и Францией.

Причиной такого стремления русских поскорее сколотить альянс для противостояния Центральным Державам стала, разумеется, агрессивная политика Германской империи. У нас в Париже, например, хорошо слышны доносящиеся из-за Рейна грохот военных барабанов, топот сапог и бряцание оружия. Заносчивые боши при любой возможности угрожают нам повторением кампании семидесятого года. Ужас и унижение пережила тогда наша милая Франция, жестоко изнасилованная восточным соседом. Но в последнее время жадный взгляд кайзера Вильгельма повернулся на восток, к бескрайним русским полям, лесам, рудным и угольным шахтам. Размножающейся с кроличьими темпами немецкой нации становится тесно на территории Германии, и потому она прет оттуда будто сдобное тесто, забытое нерадивой кухаркой в теплом месте.