Время должно остановиться

– В самую точку! – радостно воскликнул Юстас. – Ты абсолютно прав! Он и Дега… Эти двое знали один и тот же секрет – тайну красоты в уродстве, – и понимали смехотворность святости. А теперь вообрази, что у тебя есть выбор, – продолжал он. – «Божественная комедия» или «Кентерберийские рассказы». Что бы ты предпочел написать? – И, не дав Себастьяну открыть рот, ответил сам: – Я бы хотел стать автором «Кентерберийских рассказов». О, вне всякого сомнения! И если говорить о личности, насколько же предпочтительнее было бы оказаться в роли Чосера! Прожить сорок мрачных лет после Черной смерти и лишь однажды удостоить ее упоминанием во всех своих сочинениях – да и то в юмористическом ключе! Быть важным чиновником и дипломатом, но не считать сей факт своим достоинством, о котором следовало бы написать! В то время как Данте должен был с головой погрузиться в партийную политическую междоусобицу, а поставив не на ту лошадку, провести остаток жизни в озлобленности на весь свет и в жалости к себе самому. Мстить политическим оппонентам, помещая их в ад, а друзей вознаграждая посулами благополучного прохода через чистилище в райские кущи. Что может быть глупее и даже подлее? И не будь он вторым по своему величию виртуозом поэтического языка всех времен и народов, о нем никто и слова доброго не сказал бы.

Себастьян расхохотался и закивал в знак согласия. Воздействие алкоголя и тот факт, что дядя воспринимал его всерьез, с уважением прислушивался к его мнениям, наполнили его ощущением полнейшего счастья. Он отхлебнул еще немного бренди, а когда снимал сахаром его привкус во рту, снова вгляделся в изображение женщины с полотенцем, выполненное углем на листе плотной бумаги. Веселое возбуждение ускорило работу его ума, и в считаные секунды у него родилось четверостишье. Достав карандаш и блокнот, он принялся записывать его.

– Что ты делаешь?

Себастьян ничего не ответил, а вырвал из блокнота листок и подал его дяде. Юстас вставил в глаз монокль и громко прочитал:

Чтобы творить, иные любят
Призвать в соавторы поэтов и Христа.
Дега ж был нужен только уголь,
Округлый зад и грудь простая.

Юстас шлепнул Себастьяна ладонью по коленке.

– Браво! – воскликнул он. – Браво!

Он повторил последнюю строку и зашелся в смехе до такой степени, что закашлялся.

– Мы с тобой поменяемся, – сказал он, когда приступ утих и можно было смягчить горло еще глотками кофе и бренди. – Я заберу себе твое стихотворение, а тебе достанется рисунок.

– Мне?

Юстас кивнул. Ему доставляло ни с чем не сравнимое удовольствие делать добро тем, кто реагировал на него с таким простодушным удивлением и восторгом в голосе.

– Ты привезешь его в Оксфорд, когда поедешь туда учиться. Подлинник Дега над каминной полкой – это придаст тебе больше престижа, чем участие в университетской восьмерке гребцов во время ежегодной регаты. Но что важнее, – добавил он, – я вижу, что ты будешь любить эту вещь саму по себе, независимо от ее материальной ценности.

Он вдруг поймал себя на мысли, что никогда бы не сказал ничего подобного о своей падчерице. Все его имущество находилось только лишь в пожизненном пользовании. А после смерти наследницей становилась Дэйзи Окэм. Не только денег и акций, но и этого дома со всем содержимым: мебелью, коврами, фарфором и… Да, и даже с произведениями искусства. С его нелепым маленьким святым Себастьяном, с двумя милейшими вещицами Гварди, с его Маньяско и Сера, с его Венерой и Адонисом. Уж эту картину Дэйзи точно сочтет слишком непристойной для того, чтобы повесить в своей гостиной. Не дай бог, девочки из ее благотворительной организации увидят такое и начнут забивать себе головы всяким вздором! А еще хуже, если она притащит их сюда. Толпа девиц, которым всего ничего осталось до полового созревания, с бледными прыщавыми мордочками будет слоняться по дому и бездумно хихикать над всем, что увидит. Сама по себе эта мысль представлялась тошнотворной. Но в конце концов, напомнил себе Юстас, он сам уже всего этого не застанет. Испытывать дурные предчувствия заранее, не имея на то особых причин, было просто глупо. Так же глупо, как думать о смерти вообще. С чего же ему беспокоиться? Особенно если учесть, сколько он делал для того, чтобы отсрочить это событие. Выкуривал всего одну божественную «Ромео и Джульетту» в день, выпивал всего бокал бренди после ужина… Нет, он уже выпил два. А сейчас как раз подносил к губам бокал с третьей порцией. А, к черту! Главное, проследить, чтобы это не повторялось в будущем. Сегодня он праздновал приезд Себастьяна. Не каждый день доводилось ему принимать в своих стенах юные дарования. Он отпил из бокала и прополоскал огненной жидкостью полость рта. Где-то на кончике языка находилась та вкусовая точка, где бренди вступал в абсолютно неподражаемое сочетание ароматов с дымом сигары.

Он повернулся к Себастьяну:

– Дорого был дал, чтобы узнать твои мысли.