Вчера они вдвоём с Виллемом пили чай и обсуждали "Теорию Хаоса". Виллему нравилось это словосочетание, он поделился с тем, как они с коллегой придумали название для книги, которое и Аарону тоже понравилось, хоть он никогда прежде не задумывался над тем, что название научного труда имело какую-либо ценность. Раньше он считал, что важно лишь содержание, информация, знание, которое можно было подчерпнуть. Сейчас решил, что обозвать книгу правильно тоже стоит немалых трудов. Также спросил, как часто бывает у учёных сложность в оформлении своих мыслей в слова. Надеялся получить какой-то совет от человека, которого признал умным (по крайней мере, не глупее себя, ведь раньше он таких не видел). Быстро разочаровался в ответе, когда Виллем признался, что и названием, и редакцией, и вообще приведением труда в прилежный вид занимался Исая. Что ж, было бы интересно поговорить, конечно, с ним самим. Как жаль, что Виллем его убил.
По правде говоря, Аарон вообще не любил беседы с малознакомыми людьми. Как и полагалось гению, он был слишком неуклюж во всём, что касалось обычного общения, где не требовалось ежесекундно демонстрировать своё превосходство над остальными. К тому же, беседовать с величайшим, как выяснилось, умом Кельитаса, чьи исследования и открытия до сих пор опережали общее развитие мира, на равных было для простого воспитанника деревенской церквушки довольно тяжело. Хоть Виллем и подмечал про себя невероятно острый ум паренька, тому всё же не хватало ни знаний, ни опыта. "Ему бы образование получить, — думалось мужчине, — и вполне себе мог бы продолжить мои исследования, если будет желание." Он всегда уважал в первую очередь в человеке гибкость мышления и стремление к познанию. Всё остальное можно было наверстать.
Время проходило медленно, тягостно и мучительно. Не происходило больше ничего необычного, к чему так привыкла компания. Наоборот, всё было до тошноты банальным, потому что не приходило ничего нового. Возникало раздражение. Ребята и сами не заметили, как привыкли бояться и ходить по грани. Тяжелее всего было Дангер. Девушка всю жизнь бежала от обычности и однообразности, стремясь всей душой к приключениям и опасностям. Здесь же, на корабле, главной опасностью была отдающая самоубийственными нотками привычка Аарона падать во все водоёмы на свете, поэтому подруга каждый раз просила его отойти от борта, чтобы тот не выпал за него.
Её также бессильно раздражала внезапная связь товарища с их, как казалось раньше, злейшим врагом. Аарон лишь пожимал плечами, говоря, что им в любом случае придётся терпеть друг друга всю дорогу до материка, так почему бы не провести это время хотя бы с пользой. Когда доплывут до берега, могут снова стать злейшими врагами, конечно, если она этого хочет, однако сейчас, в столь замкнутом пространстве, это попросту не имело смысла. Дангер смирилась с тем, что их взаимную ненависть с этим мутным типом придётся отложить до лучших времён. На смену раздражению вскоре пришла тоска. Девушке тоже очень хотелось внимания Аарона, но тот слишком увлёкся какими-то высшими материями, исследованиями учёного и забыл про неё. Дангер было грустно. Она переживала, что была недостаточно умна для этого парня, хоть до этого её неосведомлённость в некоторых вопросах никогда не была проблемой. Может, некая глупость всегда компенсировалась физической силой, которой она превосходила очень многих и благодаря которой она была полезна для их компании. Но сейчас, когда драться было не с кем, узкий кругозор и примитивность мышления стали для девушки серьёзной проблемой. Она даже пыталась открыть "Теорию Хаоса", которая её приводила в первобытный ужас перед неизвестным, и прочитать несколько страниц. Получалось с трудом. Она начала просить Аарона объяснить ей некоторые (почти все) слова из книги. Тот потрогал её лоб, проверяя, нет ли у подруги жара и взволнованно спросил, как она себя чувствует. Объяснять ничего не стал. Принёс ей горячий чай и весь вечер наблюдал за состоянием. Впрочем, Дангер была такой заботой вполне довольна. Пусть, конечно, её попытки в чтение и просвещение пошли не по плану, но получилось тоже неплохо.