Время героев

— А я и не стал бы! — крикнул Шавкат. — Что же это за жизнь — ползать вверх — вниз и даже не суметь наполнить свой дом. Нет, мужчина должен брать своё силой. И где ступил его конь, то и будет его по праву!

— Добыча набега станет добычей набега, — проронила Зейнаб негромко, но твёрдо.

— Ерунда. Женские враки.

— Так говорят старики.

— А! — отмахнулся Шавкат. — Одни старики говорят так, другие говорят по-другому. Нет, мой путь с теми, кто засевает свинцом и жнёт шашкой. А что ты думаешь, русский?

Сергей молчал. Он смотрел на парня и девушку, стоявших перед ним, ждавших его ответа, и думал. Думал, что неудобно ему, мужчине, принимать сторону женщины, но, как бы ни понимал он сердцем Шавката, разум его направлялся в сторону горькой мудрости. «Добыча набега станет добычей набега» — опыт лет, веков, тысячелетий отлился в этой чеканной фразе. Но какую же цену, подумал он, какую страшную цену должно заплатить каждое поколение, чтобы принять эту истину? И появится ли когда-нибудь новая смена, что сумеет перенять болезненный опыт старших без того, чтобы не прибавить к нему ещё и свои ошибки? Впрочем, заключил он печально, так и не раскрыв рта, разница воззрений кроется в обстоятельствах быта. Как может он, человек равнины, понять того, кто от рождения приучился дышать чистым, хотя и разреженным воздухом...

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

I

Абдул-бек рассчитывал подъехать к аулу засветло. Он отправился в путь один, оставив Дауда распоряжаться, отдавая приказания, как будто бы они исходили из уст самого бека. Дауд просил его взять с собой одного-двух нукеров, но Абдул отказался. Он любил ездить в горах один, любил знобящее ощущение полной свободы и независимости, когда при малейшем шорохе даже волосы на шее топорщились, словно бы шерсть на загривке у волка. Это были его горы, он знал их с рождения, выучил каждую тропку, помнил хитрую повадку каждой реки и даже не мог представить себе, что его подстережёт здесь опасность, ускользнувшая от его собственной зоркости, чуткости, ловкости, силы и хитрости.

Рослый мерин, белый «шалох»[77], ровно ступал по каменистой тропе. Всадник не горячил лошадь, не настёгивал плёткой, не понукал коленями, предоставив ей самой выбирать скорость движения, что карабкаясь вверх по склону, что спускаясь к долине. Они были вместе уже несколько лет, с того самого дня, когда бек привёз в Кабарду пять грузинских пленников — двух нетронутых девушек и трёх мальчиков, ещё чуть круглившихся младенческим подкожным жирком. Князь Шалохов сказал, что ценит такого гостя, рад, что у него в доме остановился белад, известный всему Кавказу, и хочет выказать свою дружбу столь же ценным подарком: пусть высокочтимый бек выедет в поле и сам выберет в табуне коня, что достоин носить такого могучего всадника. На что Абдул-бек и рассчитывал изначально. Табунщики князя помогли беку отбить намеченную им лошадь, но заарканил он её сам. Сам взнуздал, и сам же вскочил на спину зверя, в первый раз принявшего на себя человека. После двух часов неистовой борьбы, прыжков, криков, ударов Абдул соскользнул на траву, сам же проверил копыта, убедился, что, как и положено знаменитой породе, они совершенно цельны, без разреза, обтёр коня и шагом повёл его к дому. С того дня они с Белым более не расставались.

Сегодня он собирался обсудить с Джабраилом два неотложных дела. Прежде всего нужно было договориться о совместном походе за Сунжу. До сих пор Джабраил отказывался от больших предприятий, считая, что малыми силами удобнее проскользнуть мимо русских постов. Пробраться, налететь, вырезать, захватить и уйти незамеченными с добычей. Абдул-бек знал, что его кунак опытен и умён. Он признавал его правоту и не настаивал, когда они говорили об обычных набегах, когда затевался обычный поход за рабами и драгоценностями. Но смеющийся ференг, которому бек показывал горы последние десять дней, говорил, что им, живущим в этих местах, надо объединить свои силы, иначе русские поднимутся и задавят всех их поодиночке.

— Пусть поднимаются, — ответил на это бек, а спутник ференга, кабардинец, родственник князя, бывшего хозяина Белого, передавал его слова в точности. — Они давят, как разъярённый медведь, но мы умеем справляться и с этим зверем. Да что там медведь — лев Ирана, грозный и непобедимый Надир-шах[78] пытался покорить наши горы. Но мы щёлкнули зубами и порвали косматого зверя в клочья.

— Стая волков справится и с медведем, — согласился с ним Кемпбелл. — Но для такой битвы нужна огромная стая. И ещё — она должна уметь приступить к противнику.

Абдул-бек уже знал, что Джабраил не послушал его и повёл своих людей сам. Он был недоволен поступком приятеля, считая, что не следовало дразнить и тревожить русских. Но в аулах после зимы не хватало зерна, и воинам Джабраила следовало думать, как кормить свои семьи. Да и выпущенную на ветер пулю уже не загонишь обратно в ствол — надо забыть о прошлом и решать, как поступать дальше.