Время гладить кошек [litres]

– Ты моя любимая, ты.

– Что она делает такого, чего я не умею?

– Мне противно это слушать, дорогая. Это бесчеловечно.

– А мне не противно, думаешь? Чем она так хороша?

– Что ты к ней привязалась?

– По крайней мере она здесь появляется чаще других.

– Я не заметил.

– Ты же свободный человек, давай, расскажи.

– Она бомба, просто бомба.

– А я? Я бревно?

– Я такого не говорил.

– Она бомба, а я бревно. Так вот. Я никуда не уйду. А вы вместе с Ксюшей снимите себе комнату в отеле. Я больше не намерена содержать бордель в своем доме. Все, закрыто.

– Где логика, Надя? Мы же с тобой муж и жена, ты же желаешь мне добра, неужели тебе жалко для меня каких-то чужих нам женщин? Я же люблю тебя, и только тебя, по гроб жизни.

– Это все твои гнилые слова. За ними ничего не стоит, кроме моих слез.

– Перестань. Ты же первая прибежишь извиняться и просить прощения потом. Как это было уже не раз. Будешь умолять меня на коленях и просить наказать тебя. Я не стану сегодня штрафовать тебя, но и ты перестань ревновать по пустякам.

– Ты прибежишь, ты. Я никуда не уйду отсюда.

– Хорошо, уеду я, но знай, что тебе это так просто с рук не сойдет, ты будешь наказана, – улыбался Феликс в ответ. Снова очарование блеснуло в его злой улыбке. – И знай, что я все равно люблю тебя, моя Фортуна.

– Не забудь зонт, там дождь.

– Спасибо, дорогая, я на машине.

– На машине, – удивилась я, так как знала, что Феликс садился за руль крайне редко, можно сказать – никогда, хотя свою машину, которая всегда ждала под домом, любил, заботился о ней, зимой счищал с нее снег, а летом стирал пыль. Водил он так себе, да и зачем, когда по любому поводу мог вызвать казенный автомобиль.

– Скользко там, может, не надо? – Уже сердце мое пожалело об этой ссоре, оно многое умело предугдать. Оно простукивало жизнь, посылая сигналы в будущее, как эхолот, ловило обратную связь и возникающие преграды.

– Как я тебя люблю.

В итоге наказан оказался Феликс, на скользкой дороге машину его занесло, он не справился с управлением и влетел в столб. В машине было двое, он и Ксения, оба чудом остались живы, но оба в коме. Его собирали потом по кусочкам в течение полугода. Я все время находилась рядом. Он лежал бездвижно, весь в бинтах, словно вернулся с Хэллоуина и сразу лег спать, а я сидела рядом и ждала, пока он откроет глаза. Я скучала по этому взгляду, мне нужен был этот свет, я не могла жить без него. Я молилась. Я говорила с ним днем и ночью. Я приходила к нему, даже когда у меня был сильнейший грипп, хотя это делать было категорически запрещено. В тот день я чихала не переставая и чихнула в палате так громко, что Феликс открыл глаза.

– Боже, Феликс, ты проснулся, – заревела я и бросилась ему на шею.

Он только недоуменно смотрел на меня, шевеля губами молча. Говорить он начал не сразу.

– А как вы его, собственно, разбудили? – удивился врач, который курировал Феликса.

– Мне вдруг стало начихать на него.

– В смысле?

– Я просто чихнула. Очень громко так чихнула.

– Забавно. Значит, он испугался, что вам стало на него начихать, – попытался пошутить врач, Герман Рамович.

Воскресение

– Я так боялась, что ты не проснешься никогда.

– Я тебя не узнаю, Надя. Значит, все, чему я тебя учил, коту под хвост.

– Чему?

– Я всегда хотел научить тебя смеяться над твоими страхами. Мне казалось, ты умела это делать, ты всегда смеялась над тем, чего страшно боялась.

– Мне кажется, я больше плакала, чем смеялась.

– Надюша, какой же я был дурак. – Вдруг сверкнули слезы на глазах Феликса.

– Какой?

– Полный, круглый, набитый.

– Неважно, главное, мой, теперь ты только мой. Я никому тебя не отдам.

– Ты снова о моей свободе. Давай не будем о грустном, давай будем шутить и веселиться, как раньше это у нас получалось.

– Мне трудно.

– Где эти чувства, где это чувство юмора?

– Кажется, пока я здесь с тобой сидела и ждала, когда ты выйдешь из комы, я все растеряла. Может, под кроватью?

– Уже лучше.

– Нет, под кроватью одни шлюхи.

– Замечательно. А где Ксюша, что с ней?

– Она в коме, в другой клинике. Тебя как ценного ученого отправили сюда. Здесь лечат только больших шишек.

– Ты можешь присмотреть за ней. У нее совсем никого нет.

Это предложение поразило меня как ток. Я прямо подпрыгнула от напряжения. Что я могла ответить на это? Я молча кивнула и с того самого дня стала навещать еще и Ксюшу. Мыть ее и делать массаж.

– Ты с ней разговаривай, она любит поговорить. Мне мой доктор сказал, что в этом случае больше вероятности вернуть ее к жизни. И знаешь что, у нее прекрасное чувство юмора.

– Я пока не заметила. Но знаешь, вчера она открыла глаза, я как раз рассказывала про тебя.

– Ты серьезно? Значит, она очнулась?

– Не совсем, то есть совсем нет. Я тоже сначала было так подумала, аж вскрикнула от неожиданности. Позвала врача. Он сказал, что такое бывает, что иногда какие-то импульсы мозг посылает, но это только внешне, внутри она по-прежнему спит.

– Спящая красавица. Эх, мне бы ее поцеловать.

– Ты начал верить в сказки?

– После того как я узнал, из чего меня собрали, я верю всему. Слушай, может, ты ее поцелуешь?

– Ты с ума сошел, Феля?