Время и боги

– Вот эта девушка, – молвил фермер. – А это – настоятель Мернит. – И ушел.

– А! – сказал настоятель. – Ты, как я понимаю, заблудилась прошлой ночью в болотах. Ну и ночка же выдалась – в такую ночь не приведи Господь заплутать среди топей!

– Я люблю болота, – отозвалась маленькая Дикая Тварь, только что обретшая душу.

– Вот как! Сколько же тебе лет? – спросил настоятель.

– Не знаю, – отвечала она.

– Ты должна знать свой возраст, – укорил настоятель.

– Мне, верно, около девяноста, – отвечала она, – или чуть больше.

– Девяносто лет! – воскликнул настоятель.

– Нет же, девяносто веков, – поправила она. – Мне столько же, сколько болотам.

И она поведала настоятелю свою историю – как захотелось ей стать человеком, и поклоняться Богу, и обрести душу, и познать красоту мира и как прочие Дикие Твари создали для нее душу из осенней паутины, тумана, и музыки, и причудливых воспоминаний.

– Если это правда, – молвил настоятель Мернит, – ты поступила очень дурно. Вряд ли Господь задумал наделить тебя душой. Как тебя зовут?

– У меня нет имени, – отвечала она.

– Придется подобрать тебе христианское имя и фамилию. Как бы ты хотела зваться?

– Песнь Камышей, – отвечала она.

– Это не подойдет, – сказал настоятель.

– Тогда я бы назвалась Грозный Северный Ветер или Звезда Заводей, – предложила она.

– Нет, нет и нет, – отозвался настоятель Мернит, – это совершенно исключено. Мы бы могли назвать тебя мисс Рогоз, если хочешь. Как тебе понравится – Мэри Рогоз? Нет, пожалуй, лучше дать тебе еще одно имя: скажем, Мэри-Джейн Рогоз?

И вот маленькая Дикая Тварь, наделенная душою, согласилась на предложенные ей имена и стала Мэри-Джейн Рогоз.

– Надо бы подыскать тебе какую-нибудь работу, – сказал настоятель Мернит. – А пока можешь жить здесь.

– Я не хочу никакой работы, – отвечала Мэри-Джейн, – я хочу поклоняться Богу в соборе и жить у края болот.

Тут вошла миссис Мернит, и до ночи Мэри-Джейн оставалась с ней в доме настоятеля.

Так благодаря только что обретенной душе она постигла красоту мира: как выплывал он, сумеречный и равнинный, из туманной дали и ширился, переходя в разнотравные луга и пашни, вплоть до самых окраин старинного города с остроконечными крышами; вдали, среди полей, высилась одинокая старая мельница, ее добротные крылья ручной работы все вращались и вращались, не останавливаясь, под вольными ветрами Восточной Англии. Совсем рядом дома с остроконечными крышами, надежно укрепленные на крепких брусьях, бывших деревьями в незапамятные времена, кренились и нависали над улочками, кичась друг перед другом своей красотой. А еще дальше, ярус за ярусом, поднимаясь и возносясь все выше и выше, вздымая башню за башней, воздвигся собор.

И видела Мэри-Джейн, как по улицам медленно и неторопливо ходят люди, а между ними, невидимые для взоров, перешептываясь, но так, что живые не слышат их, скользят призраки далекого прошлого, занятые лишь давно ушедшим в небытие. А везде, где улицы вели на восток, в промежутках между домами открывались взорам бескрайние топи – словно музыкальный аккорд, причудливый, странный, что настойчиво повторяется в песне снова и снова, – аккорд, который играет на скрипке только один музыкант, не берущий других нот, – смуглолицый, с прямыми волосами и бородатым лицом, с длинными вислыми усами, – и никому неведомо, из какой земли пришел он.

Все это отрадно было видеть только что созданной душе.

И вот солнце опустилось за зеленые поля и пашни, и настал вечер. Один за другим веселые огоньки приветливо освещенных окон засветились в торжественном безмолвии ночи.

Тогда высоко на башне собора заговорили колокола, и перезвон их хлынул на крыши старых домов, и заструился вниз по скатам крыш, затопив улицы, и поплыл над зелеными полями и пашнями, и достиг приземистой мельницы, и, повинуясь зову, мельник поплелся к вечерне; а звук все звенел над далекими топями, уносясь на восток и в сторону моря. Но для призраков прошлого, разгуливавших по улицам, все это было словно вчерашний день.

Тогда жена настоятеля повела Мэри-Джейн к вечерней службе, и та увидела три сотни свечей, наполнявшие светом проход между рядами. Массивные колонны возвышались в неосвещенных приделах, огромные колоннады уводили во мрак, где утром и вечером год за годом исполняли они во тьме свою работу, удерживая высокий свод. И воцарилась тишина – более глубокая, нежели безмолвие болот в час, когда заводи затягивает льдом, а ветер, принесший его на крыльях, стихает.

И вдруг безмолвие потряс рокочущий звук органа, и люди принялись молиться и петь.

Более не могла видеть Мэри-Джейн, как молитвы их тянутся ввысь, словно золотые цепочки, – то была всего лишь эльфийская выдумка; теперь же, наделенная душою, она ясно представила себе, как серафимы шествуют путями Рая и как сменяется ангельская стража, надзирающая ночами за Миром.

Когда настоятель окончил службу, на кафедру поднялся младший священник, мистер Миллингз.