Читаем Время и комната полностью

Хельма. Потому что она тебе опротивела. Потому что тебе все опротивело. Даже звезды. Поэтому ты практически ничего больше и не помнишь. Просто для тебя всего этого оказалось чересчур много.

Вольф. Звезд для любого человека чересчур много.

Хельма. А в древности? Первобытные люди? Ведь они как-то с этим справлялись. Выдумывали всякие легенды, сказки — лишь бы звездный небосвод не обрушился им на головы.

Вольф. День какой сегодня?

Хельма. Вторник. Среда.

Вольф (взвиваясь). Вторник-среда!?

Хельма. То ли вторник, то ли среда.

Вольф. А поточнее нельзя? Вечно мне приходится гадать!

Хельма. Но я сама точно не помню.

Вольф. Ты видишь, с тобой почти невозможно условиться даже о таких близлежащих понятиях, как день текущей недели. И ты хочешь, чтобы я рассказывал тебе о столь отдаленных во времени феноменах, как Великая французская революция.

Хельма. Когда-то ты умел рассказывать о Великой французской революции столь доходчиво и наглядно, словно она произошла вчера.

Вольф. Нельзя извращать дух и суть Великой французской революции, излагая ее так, словно она произошла вчера. В том-то и дело, что она произошла не вчера.

Хельма. А когда? Когда же она произошла? Ну, когда?


Вольф молчит.


В одна тысяча лохматом, да? В одна тысяча лохматом! Это теперь твоя любимая присказка!

Вольф. Моя любимая присказка? С каких это пор?

Хельма. С давних пор! С давних!

Вольф. Точнее! С каких именно?

Хельма. С тех пор, как ты ничего не соображаешь. С тех пор, как мы ничего не читаем. С тех пор, как мы никуда больше не ездим. С тех пор, как мы давно уже не вместе.

Вольф. А точнее!

Хельма. С тех пор, как ты однажды спутал Демулена с Дантоном{30}.

Вольф. Ага! Вот это ты запомнила. И это всё, что ты смогла усвоить из Великой французской революции…

Хельма. Но как же мне было это не запомнить? Стоило тебе допустить эту маленькую промашку — и все твои разглагольствования о Великой французской революции умолкли раз и навсегда.

Вольф. Спутать Демулена с Дантоном — это, к сожалению, уже не маленькая промашка…

Хельма. Господи Боже мой! Велика разница! А в чем там между ними дело? Расскажи-ка. Что там с ними обоими стряслось, а? Ну?

Вольф. Я их перепутал…

Хельма. Вот! И это всё, это единственное, что ты еще помнишь об этих… об этих твоих идиотах!

Сцена шестая

Ночное кафе в парке. Все действующие лица, за исключением Титании, группами и поодиночке сидят за столиками и отдыхают. Только Первенец, владелец рекламного агентства, и безработный архитектор Учтивец увлеченно беседуют друг с другом.


Учтивец. Представляешь: от переносицы — и веером. Еще раз тебе говорю: не принимал я никаких таблеток, а мигрень такая — даже моргнуть страшно. Говорю тебе: у меня сто лет голова не болела, я забыл, что такое мигрень…

Первенец (очень серьезно). Так, а симптомы? Какие у тебя симптомы?

Учтивец. Что, не видишь, что ли? Вон, веко набрякло.


Первенец привстает и с видом специалиста изучает зрачки собеседника.


Все мускулы лица напряжены, почти до судорог. Вот тут, за ушами, стучит. И все это к мозгу, к мозгу…

Первенец. Ты подозреваешь у себя что-то конкретное? Так-так, лицевой нерв, э-э, прости… значит, у тебя иногда все лицо как бы тяжелеет, верно?

Учтивец. Да, я подозреваю что-то конкретное.

Первенец. А-а, значит, все-таки подозреваешь…

Учтивец. Да, подозреваю. Если это то же самое, что у меня было с руками, вот тут…

Первенец. А что у тебя было?

Учтивец. Да говорю же тебе: с руками. Я думал, все, больше не выдержу. Орал, кричал, требовал: «Отрежьте! Ампутируйте к чертям! Я так не могу больше!». Я в клинике Штирмайера лежал. Потом выяснилось, что как раз это и было ошибкой. Они там только колют, лошадиными дозами. Теперь-то я точно знаю. Знаешь, почему они не меняли мне повязку? У них не было бинтов. У них было недостаточно бинтов, чтобы сменить мне повязку. Честное слово. У тебя, конечно, тоже нет адреса? Адреса хорошего врача у тебя нет?

Первенец. Ау кого ты тогда был, с руками?

Учтивец. Если это то же самое, что я подозреваю, то же самое, что было с руками, всё, тогда хана. Полный каюк.

Первенец. А за границей ты не был?

Учтивец. За границей? Да нет, нет. Это совсем другое.

Первенец (в публику; прикрыв рот ладонью). Инфекция!

Учтивец. Политики вон без конца по заграницам разъезжают.

Первенец. Они-то, конечно, разъезжают. Но их и охраняют куда лучше, чем нас с тобой, — так у какого ты был врача?

Перейти на страницу:

Все книги серии Открытое пространство

Похожие книги

Саломея
Саломея

«Море житейское» — это в представлении художника окружающая его действительность, в которой собираются, как бесчисленные ручейки и потоки, берущие свое начало в разных социальных слоях общества, — человеческие судьбы.«Саломея» — знаменитый бестселлер, вершина творчества А. Ф. Вельтмана, талантливого и самобытного писателя, современника и друга А. С. Пушкина.В центре повествования судьба красавицы Саломеи, которая, узнав, что родители прочат ей в женихи богатого старика, решает сама найти себе мужа.Однако герой ее романа видит в ней лишь эгоистичную красавицу, разрушающую чужие судьбы ради своей прихоти. Промотав все деньги, полученные от героини, он бросает ее, пускаясь в авантюрные приключения в поисках богатства. Но, несмотря на полную интриг жизнь, герой никак не может забыть покинутую им женщину. Он постоянно думает о ней, преследует ее, напоминает о себе…Любовь наказывает обоих ненавистью друг к другу. Однако любовь же спасает героев, помогает преодолеть все невзгоды, найти себя, обрести покой и счастье.

Александр Фомич Вельтман , Амелия Энн Блэнфорд Эдвардс , Анна Витальевна Малышева , Оскар Уайлд

Детективы / Драматургия / Драматургия / Исторические любовные романы / Проза / Русская классическая проза / Мистика / Романы
Апостолы
Апостолы

Апостолом быть трудно. Особенно во время второго пришествия Христа, который на этот раз, как и обещал, принес людям не мир, но меч.Пылают города и нивы. Армия Господа Эммануила покоряет государства и материки, при помощи танков и божественных чудес создавая глобальную светлую империю и беспощадно подавляя всякое сопротивление. Важную роль в грядущем торжестве истины играют сподвижники Господа, апостолы, в число которых входит русский программист Петр Болотов. Они все время на острие атаки, они ходят по лезвию бритвы, выполняя опасные задания в тылу врага, зачастую они смертельно рискуют — но самое страшное в их жизни не это, а мучительные сомнения в том, что их Учитель действительно тот, за кого выдает себя…

Дмитрий Валентинович Агалаков , Иван Мышьев , Наталья Львовна Точильникова

Драматургия / Мистика / Зарубежная драматургия / Историческая литература / Документальное