Время и прах (СИ)

========== Глава 1 Что-то живое, что-то мертвое ==========

Посмотри на меня,

У меня нет веры.

Посмотри на меня,

Я такой свободный.

Посмотри на меня,

Я был девственником.

Посмотри на меня,

Вырос, чтобы стать шлюхой.

И я хочу этого,

Я верю в это.

Marilyne Manson “I Want to Disappear”

Томми приехал, когда еще не было и семи. Он захватил с собой еду и теплую одежду: на дворе вот-вот начнется осень. Томми помялся перед подвальной дверью, постучал, громко и сильно, чтоб услышали.

Ничего не случилось. Ни шороха, ни скрежета открываемой двери.

Томми постучал снова, уже став почти долбить. Попинал дверь. Куда они там все запропастились?

Через минуту дверь медленно открылась и явила лицо заспанного Арнольда.

— Вы чего не открываете? — спросил Томми.

Арнольд посмотрел на него, похлопал глазами.

— Спали.

Томми отодвинул Арнольда и нырнул в темноту помещения.

— Я громко стучал.

— Ну извини.

Парень дошел до покосившегося стола и выгрузил на него продукты.

— Тут еще одежда, — он ткнул пальцем в другой пакет, — Меряйте, потом, если что заменю на другой размер.

Арнольд зевнул, прикрыв рот ладонью. Он скрестил руки на груди и всем своим видом показывал, чтоб Томми закончил и убрался уже подобру-поздорову.

Томми вздохнул.

— Домой не хочешь?

Арнольд отрицательно помотал головой.

— Джон волнуется.

— Пусть. Со мной всё хорошо.

— Он твой отец, — напомнил Томми.

— У него еще куча детей, — улыбнулся Арнольд, — обойдется и без меня.

— Что ты вообще привязался к этим детям?

Томми не понимал. Он действительно не понимал. После тех убийств и слежки, Арнольд ушел из дома и стал жить с детьми. Джон возвращал его домой, но Арнольд продолжал сбегать.

— У тебя тут девушка есть? — наугад спросил Томми.

— Нет, — ответил Арнольд.

Он послюнявил палец и подошел к Томми, дотронулся до его щеки и что-то стер.

— Песчинка, — объяснил он с ухмылкой.

— Парень?

— Что — парень?

— У тебя тут есть парень?

— Нет. Ты долго еще гадать будешь?

Томми быстро выложил все продукты на стол и молча, провожаемый тяжелым взглядом Арнольда, ушел.

***

Космопорт гудел как и старые аэропорты. Их до сих пор используют. Космопорт и был переделан из старого аэропорта. По большим площадкам для посадки гулял пыльный ветер, смешанный с запахом горючего и раскаленного металла.

Не знаю, скучал ли я по Бёрн-Сити. Но скучал по солнцу, по нашему безжалостному солнцу. День медленно истекал в вечер, держал его, предобморочного, и вбирал в себя.

Ну привет, мой город. Помнишь ли ты меня? Скучал ли ты по мне? Должно быть, он и сам не знал, раз не отвечал.

Джон ждал меня в участке, потому я не стал медлить и быстро прошел таможенный досмотр, поправил рюкзак и зашагал из Космопорта. Нужно было взять такси. Пешком будет слишком долго идти. Я постоял у выхода из Космопорта: ветер бился в двери из бронированного стекла. Песок уже скрипел на губах, но очки защищали глаза. Я курил одну сигарету за другой и думал.

Дом мой стоит пустым. Айви следит за ним, убирает пыль, но молчание навсегда поселилось там, и я ничего не смогу с ним сделать. Мертвых не воскрешают. Я похоронил своих мертвецов, и почти о них не думаю.

Всю мою жизнь меня окружала смерть, так где же моя жизнь. Где она. Прошло четыре года… У японцев «четверка» означает «смерть». Как символично. Я выжил и даже повзрослел. Подростковый возраст миновал, теперь медленное фланирование от ужаса к отчаянию, и обратно. Иногда мне всё надоедает, и я днями туплю в комм-сеть. Но это быстро проходит: у меня слишком много дел, некогда расслабляться.

О Пате я тоже не думал. Почти.

Я стал просыпаться каждое утро от удивительного ощущения: какое счастье — мне на него наплевать. Моя надежда словно цветок, который одновременно сгнил и засох, а боль затаилась под тонкой кожицей успокоения.

Он был моей самой большой любовью. Я не знаю, что с ним стало: судили ли его, где он теперь. Жив ли он вообще.

Он предал меня.

Но я его любил. Как же я его любил. Никто мне его никогда не заменит. Никого нельзя заменить никем.

Кто он или никто, я так и не решил. Прошлое держит меня по рукам и ногам и молчит.

Хорошо, что молчит.

Я полюбил молчание. Оно — главное богатство, что у меня есть.

***

Джон — самолично! — писал какой-то отчет, когда я зашел. В помещении многое поменялось: мебель, цвет стен. Мебель теперь была деревянная, только узкие конторские шкафы были металлическими. Я присвистнул.

— Ничего себе, разжились.

Джон встал навстречу мне, раскрыл объятия:

— Спасибо Летиции и Эрику.

Джон обнял меня, подержал у себя.

— Я скучал, Марек.

Я пошмыгал носом, уткнувшись в его синюю клетчатую рубашку, ощущая запах Джона, запах старого друга, почти отца. Какие-то вещи не меняются. Например, рубашки Джона.

Джон отпустил меня и вгляделся в мое лицо.

— Ты бледный.

Я хихикнул. Всё, что осталось от Пата: его хихиканье, которое пристало и ко мне. Долгое эхо в необъятном пространстве космоса. И мои сны, где Пат говорит со мной, обнимая меня, говорит не умолкая.

— Мы все бледные, — я взглянул на руку. Синие венки бежали под белой, в синеву же, кожей, — сказывается отсутствие солнца.

— Лампы не облегчают?

— Я не люблю загорать.