Время и пространство как категории текста: теория и опыт исследования (на материале поэзии М.И. Цветаевой и З.Н. Гиппиус)

Это одно из самых цитируемых и загадочных стихотворений, где ощущение крайнего напряжения матери передается и своеобразным расположением пространственных лексем: то в начале, то в середине строки, то в конце и, наконец, четырежды повторяющаяся форма винительного падежа в страну (не разделенное, не расчлененное, как местоимения и имя). В страну – вот место, точка, которая есть высшая ценность. Динамичные глаголы движения (езжай, иди), императивное наречие (вперед) усиливают ощущение пространства, передавая одновременно взволнованную прерывистость речи. Этот пример интересен и совмещением императивной и локативной функции наречия вперед.

Строка же В свой край, в свой век, в свой час создает синергетику времени и пространства, где два разнопорядковых понятия слились воедино.

Стремление к контаминации временных и пространственных сем характерно и для более ранних произведений автора. Например, «Рано еще – не быть!» (1923):

Рано еще

– не быть!Рано еще – не жечь!
Нежность! Жестокий бич
Потусторонних встреч...
Рано еще для льдов
Потусторонних стран!

Значение времени (рано) переносится на плоскость потустороннего пространства, так проецируется место на временном отрезке. Именно так проецируется своеобразное пересечение истинных и неистинных путей в реальности. В стихотворении «Брат» (1923) такое пересечение усложняется еще и экскурсом в историю:

Брат! Оглянись в века:
Не было крепче той Спайки.
Назад

– река...Снова прошепчется
Где-то, вдоль звезд и шпал,
– Настежь, без третьего! —
Что по ночам шептал
Цезарь – Лукреции.

Лексемы с пространственной и темпоральной семантикой, представляющие императивный глагол, существительное с предлогом, локативными наречиями и адвербиализованной конструкцией по ночам сменяются резким «прыжком во времени». Упоминание имени римского императора в сегодняшнем обращении поэта к конкретному субъекту незаметно и плавно стирает временные рамки: тем самым создается особый временно-пространственный континуум. Своеобразное преобразование, переосмысление слов различных частей речи, разных стилистических пластов (например, цветаевское Благословляю Вас на все четыре стороны), подчиненное философской концепции автора, превращает их в самые разнообразные локативы-лексемы.

Издали, издавна

поведу:Горькие женщины в вашем ряду —
Так и слава вам будем в будущем!

Преобразования словарной полисемии в синкретическое единое приводят к пересечению темпоральных и временных смыслов. Так, появляются эти слова в стихотворении 1926 года, написанном в отчаянии от безысходности в дни ее прибывания в Париже. Здесь, как и в другом примере, место и время, точнее их отсутствие, в первую очередь, в поэте самом:

Юность – любить,
Старость – погреться:
Некогда

– быть,Некуда деться...
– Не времени!
Дни сочтены! —
Для тишины —
Четыре стены.

Некогда и некуда всю жизнь сопровождали поэта в ее вечных исканиях.

Или же примечателен куплет, в котором семантика пространства расширяется еще больше: это и цель, и дом, и земля, и путь, сосредоточенные в одном (или в любимом, или в самом творчестве, поиске истины):

Ты и путь

и цель, Ты и след и дом. Никаких земель
Не открыть вдвоем.

«Поэтика М. Цветаевой – это прежде всего поэтика предельности. Мировоззренческая предельность М. Цветаевой нашла адекватное выражение в языковой предельности, что способствовало активной реализации языковых потенций», – писала известный исследователь-лингвист Л.В. Зубова [1989: 241]. Соглашаясь с этим мнением, все же подчеркнем: предельность есть только одна сторона семной структуры слов в ее текстах с пространственным значением. Другая – шире, для нее как раз характерны смысловая нагрузка безграничности, беспредельности, ощущение «везде» и «всюду», сопровождающееся в то же время рисунком замкнутого круга. Куплет, приведенный ниже, будет лишним той мысли подтверждением:

Научил не хранить кольца, —
С кем бы жизнь меня не венчала!
Начинать наугад с конца
И кончать еще до начала!